нём. И я решил пойти с ним в лес, поискать удачи в охоте по боровой дичи, переломить невезение. Запахнул поплотнее плащ, капюшон поднял. Ружьё на плечо стволами вниз. Патронташ не взял, зачем ему зря мокнуть. Пяток патронов в полиэтиленовом пакете в карман – в лесу стрельбы меньше. Хотел рюкзак одеть, да вспомнил дурацкую примету – с большой сумкой пойдёшь, пустой придёшь. Не взял, – добуду что и так донесу, а рябчик и в кармане умещается. Свистнул Чока, у него в корнях ели, под которой палатка стоит, гнездо было отрыто. Вылез он как-то лениво, потягиваясь. На морде недоумение написано – ты, что же это, мол, хозяин, выдумал? Вон, – дождь какой на дворе. А что дождь, первый раз, что ли? Ну, помокнем малость – эка невидаль! Зато в дождь боровая птица не так строга, да и пахнет сильнее. Короче, двинулись. Вскоре вышли на старую вырубку, тут ветер прямо в лицо, сечёт каплями по глазам. Заколебался я – куда иду, чего ищу? Может вернуться? А что делать, слушать опять от друзей сочувственные слова вроде: – да не переживай ты, старик, и у нас тоже бывало, завтра ты их… Нет, к чёрту, надо идти! Как это у Кукина в песне: «чтоб устать от усталости»… Да и Чок подбежал вдруг, и пока я, наклонившись, поднимал голенища болотных сапог, чтобы не мокли коленки, лизнул меня в нос, как бы говоря глазами: не дрейфь, хозяин, прорвёмся! И весело побежал, не оглядываясь, вперёд.
Первый глухариный выводок мы упустили. Глухарята прятались от дождя под молодыми ёлочками на краю большого открытого болота. Матка с квохтаньем малыми перелётами сначала отвела собаку в сторону, а потом напрямик полетела через чисть. Чок рванул назад, но глухарята после подъёма не присаживались, просто некуда было, а улетали вслед за копалухой. Пока я подбежал на шум, всё было кончено. Ну, вот, и тут – мрачно мелькнуло в голове… Потом долго ничего не попадалось. Дождь то прекращался, то продолжал сеять нудно, как в октябре. Хорошо, хоть ветер стих, а то залает собака чуть подальше, как услышишь? Мелькали иногда в еловой чаще рябчики. Но в ельнике было так сумрачно, что их силуэты тут же растворялись в серой мути. Один раз словно взорвался из-под куста старый косач, но я равнодушно проводил его взглядом, – мне нужен был глухарь, почему-то, только с ним связывалось у меня избавление от всех моих неудач. И мы нашли его! Поднятый с низу и посаженный Чоком на сосну, он сердито хрюкал в ответ на собачий лай и шумно оттряхивал мокрые перья. Наверное, от предчувствия удачи я забыл про осторожность и слишком открыто стал подходить к нему. И метров с тридцати петух меня заметил, напружинил лапы. Я понял, что он сейчас взлетит и начал поднимать ружьё. А когда он слетел, спокойно, в полной уверенности, что попаду, ударил в угон. Глухарь упал, как мне показалось, подранком, но когда я подошёл, несколько помятый петух спокойно лежал на мху, а довольная морда Чока была вся облеплена пухом.
Поднимая и рассматривая увесистую птицу, обнаружил, что немного дрожат руки. Сел, закурил, стал гладить и трепать за ушами своего рыжего помощника, в отличие от меня не только довольного, но и абсолютно спокойного. Вместе
