вздохом потянулся и пошел на край стойбища, где жил Кукла Человека. Широкий человек едва поместился в чуме, чуть ли не вдвое меньшем, чем его собственный. Старик сидел у очага, сидел ровно, как вбитый в землю кол. Глаза его были закрыты.
– Спишь, дедушка? – громко спросил Ябто.
– Нет, – тут же ответил старик. – Я давно не сплю. Много лет.
– Дивно, – деланно удивился широкий человек. – А мне все кажется, что ты постоянно спишь. Голоса не подаешь, глаза людям не показываешь. Почему? Не хочешь смотреть на то, что творится на свете?
– Все, что творится на свете, уже было со мной.
Здесь, при свете очага, Ябто вдруг увидел, что Кукла Человека прозрачен, как опавший осенний лист, сохранивший лишь тонкую частую сетку прожилок, на которых когда-то держалась плоть.
– Племянница твоя говорит, будто ты можешь видеть то, что будет. Это правда? – спросил он наконец.
– Хочешь пророчества?
– Хочу… если, конечно, жена не обманывает.
– Дурочка она, а ты слушаешь, – сказал Кукла Человека. – Зачем мне рассказывать будущее, когда ты сам его расскажешь. Никогда не показывался в моем чуме, а тут – пришел. Не иначе хочешь рассказать мне…
Ябто рассмеялся.
– Твоя правда, – и, уняв смех, продолжил: – Помирать тебе надо, дедушка. Теперь уж точно пора. Надоел ты мне.
– Сегодня надоел? – спросил старик, не открывая глаз. Морщины на его сомкнутых губах, нависших над провалом беззубого рта, задвигались, выдавая усмешку. Увидев ее, широкий человек отбросил добродушие, как надоевшую и уже не нужную ношу.
– Почему этот заморыш ушел? – прошипел Ябто. – Почему он ушел нынешней ночью? Ты все рассказал ему?
Сетка на губах старика двигалась, как живая, и это приводило широкого человека в бешенство, которое он пока старался сдерживать.
– Сегодня утром ты хотел прибить меня, – сказал Кукла Человека. – Почему не прибил?
– Если бы ты не открывал свой вонючий рот…
Но тот продолжал, не слушая гостя:
– Щелкнул бы своей палкой с ремнем, и не нужно было бы вести сейчас этот разговор. Ты глуп, Ябто, потому что врал своим рабам, что они сыновья. Рабы – отдельно, сыновья – отдельно. Рано или поздно каждый из них узнал бы, кто он есть на самом деле. В общем-то, они уже знают. Ёрш ничему не научил тебя?
Внезапно широкий человек потерял злость.
– Он поубивал бы здесь всех. Разве ты сам этого не знаешь?
Старик слегка качнулся назад.
– Родного сына можно отстегать постромками или твоей любимой палкой с ремнем, сына можно бить за каждую провинность, но не удалять от себя. А ты выбросил Ерша, как позорящую тебя вещь, спрятал так далеко, чтобы никто даже случайно не вернул ее тебе. Пусть Ёрш ничего не знает, но ты думаешь, он не догадывается, что не сын тебе? Догадывается, если, конечно, жив… А заморыш, уже стоял на краю, я только помог ему шагнуть. Что было бы, не сделай я этого?
