ей Захарьич, торгующий синей тафтой. Потом он превратился в мальчика-казачка, который служил панихиду по доктору, а потом – в саму Наташу. Большое блюдо – которое странно походило на зеркало – опустилось перед нею, и Наташа увидала грозди сочного винограда. Она ела ягоды, пока снова не превратилась в Захарьича…
Наташа проснулась под утро, когда сероватый свет заполнил комнату. Горячая, мокрая от слёз подушка напоминала о ночных страданиях. Теперь же Наташа была не то что бы спокойна – просто безразлична. Просто лежать, ничего не делать и ни о чём не думать – вот чего ей хотелось.
«Что за сон снился мне? – лениво подумала она. – Какой-то виноград, ещё какие-то глупости…» Возможно, в нём заключалась разгадка, – и Наташа взяла с прикроватного столика книжку Мартына Задеки, старую и зачитанную до дыр.
«Виноград есть – получить руку любимого», – прочла она, найдя наконец нужную страницу.
Ответа она не нашла. Сейчас было не до свадьбы, да и жених остался в Гродненской губернии.
II
– Nathalie, ma chérie2! – говорила Наташе невестка спустя неделю после рокового дня. – Это просто ужасно!
Наташа не отвечала. Она тщилась не думать о смерти отца и вести себя, будто ничего не произошло. Так, верно, будет проще перенести потерю. Только каждый знакомый норовил приехать к ней с визитом – за дюжину дней, что Наташа с отцом провели в Смоленске, знакомств появилось предостаточно, да и многие старые знакомцы тоже приехали сюда, – и сказать какую-нибудь избитую фразу. «Все мы под Богом ходим», «Бог дал – Бог и взял» – все эти слова непрестанно напоминали ей о случившемся.
Тошно было слушать невестку, которая всё не замолкала – как надоедливый надтреснутый колокольчик в ямщицкой повозке.
– Ничто не может быть хуже, вы так не думаете?
– Да-да, конечно, – поспешила согласиться Наташа.
Она смотрела мимо гостьи, на картину, – кажется, изображение Юдифи с головою Олоферна, – и накручивала на палец кончик косы.
– Он не писал к вам?
– Кто?
– Votre frére3, кто же ещё!
Наташа отнюдь не думала о брате, – по меньшей мере, последнее время. Он служил в Ахтырском полку и, должно быть, участвовал в этой войне. Он и прежде редко отправлял им письма, а когда письмо всё же приходило, в конверте обнаруживали даже не осьмушку – одну шестнадцатую бумаги. Теперь же, когда, говорят, почта задерживается, рассчитывать на какие бы то ни было известия и вовсе не приходилось.
Наташа молча качнула головой.
– Ужасно! – повторила невестка, поправляя перья на розовом берете. – Мне он пишет о таких страстях, что я не знаю, что и думать.
Наташа прижала разом похолодевшие ладони к вискам; лицо, и без того бледное, сделалось ещё белее. Ранен? В плену? Убит? Господи, неужели на этом свете никому не суждено прожить долго?
– Что с ним? – Наташа взглянула в лицо свойственнице, и яркий румянец показался ей чересчур уж
Наталья, дорогая моя! (
Ваш брат (
