style="font-size:15px;"> Нет ничего хуже езды на своих – на долги́х – лошадях в конце августа, да ещё и в открытом экипаже. Дорогу размывает, холодные капли дождя и брызги из-под колёс летят в лицо, и конца путешествия ждёшь уже не как подарка – как избавления от несправедливо наложенной кары.
Бричка снова увязла в грязи, дёрнулась и остановилась.
Захарьич и кучер кряхтели, ругались сдавленным шёпотом, высвобождали колесо из наполненной вязким месивом ямы. Если б не этот противный мелкий дождь, давно бы они добрались до дому! Если б не он, Наташа бы не продрогла и не простыла, и отяжелевшая голова не ныла бы так сильно.
А если б не треклятые перемены в её жизни – как было бы хорошо!
Роились воспоминания – навсегда ушедшее оживало в сердце, и красочные образы затмевали унылое настоящее.
…Четвёрка почтовых лошадей, мчащих карету в Петербург, туманным видением предстала перед Наташей. Несколько лет назад ехали они с отцом в столицу – благословенное время, беспечное, счастливое, далёкое.
Всё ей было в диковинку. Широкий бульвар с липовой аллеей посередине, по которому они гуляли чуть ли не каждый день, манил своею оживлённостью. Незнакомые лица – увидишь их на секунду и больше не встретишь – совсем не то, что выученные наизусть физиономии дворовых. Наташа смотрела на прохожих, оборачивалась и провожала их глазами; пусть их думают, что хотят о её воспитании – когда-то она ещё увидит эту бурлящую толпу?
…Алый бархат театрального занавеса поднимался, открывая просторную сцену. Музыка, оглушительно-громкая, обволакивала Наташу, унося ту в невиданные дали. Плакали скрипки, ликовали трубы, литавры бились, как сердце в минуту беспокойства. Дидло и Семёнова, Фингал и Федра, балеты, трагедии, водевили между ними – как не удивляться, как не восхищаться – и как позабыть теперь то, что, верно, никогда уж не повторится?
…Мириады янтарных огней, отражаясь в зеркалах, освещали бальную залу. Золотые подсвечники, золотые снурки на доломанах и эполеты, золочёная лепнина на стенах сияли лучами восходящего солнца, а беломраморные колонны устремлялись ввысь, и их капители казались совсем крохотными.
– Почтите меня танцем с вами!
Кавалер кланялся ей, Наташа приседала в глубоком реверансе, и мазурка или котильон начинали кружить их по начищенному паркету. Полонезы Наташа не любила: слишком медленные и чопорные танцы не годятся, когда недели через две придётся покинуть столицу и хочется насладиться кипящей жизнью – не размеренно бегущими водами широкой реки, а бушующими морскими волнами.
Наташа знала, что Нева иногда выходит из берегов, ревёт, мечется, точно живая, – Неман в родных Радунишках ни разу не разливался так сильно. Только тогда лёд сковывал столичную реку, и воды её не лизали гранитных набережных. А как хотелось взглянуть на эдакие перемены! Спокойствие решительно не нравилось Наташе – движение и волнение куда лучше его!
…Когда завершался бал или театральное представление,
