сжег!
– Старуха моя ведьмовала. Потому извиняйте. Ничаво не можно ответствовать. Она приспособлена и вороной улететь, и черной кошкой обернуться. Я к тому не причастен. Мабуть умерла моя старуха. А мабуть упорхнула на свой шабаш.
– Ты нам лапшу на уши не вешай, хрыч.
– Я истину вещаю.
– Кто с тобой в одной шайке состоит, в одной организации?
– Шайки нету, я один, сам по себе.
– У тебя дома, в гостях, бывали Завенягин и Ломинадзе?
– Хороших человеков мы привечаем.
– Ломинадзе был врагом народа, он ведь застрелился, чтобы уйти от суда, от возмездия.
– Не ведаю, бог ему судья.
– Ломинадзе высказывался против советской власти, против товарища Сталина?
– Против советской власти в молчании был.
– А против Сталина?
– Кой-што проглядывало.
– Конкретно что?
– Кункретно у меня в хате висел патрет Виссарионыча…
– Что Ломинадзе сказал о портрете?
– Ничаво не сказамши, плюнумши. Но был выпимши.
– Он плюнул в лицо, в портрет товарища Сталина?
– Ну и чо? Патрет был в рамке, под стяклом.
– Завенягин видел, как Ломинадзе плевал на товарища Сталина?
– Видемши.
– Он смотрел с одобрением?
– Завенягин дураком назвамши.
– Завенягин назвал товарища Сталина дураком?
– Завенягин дураком назвамши Ломинадзю.
Придорогин прервал допрос, отправил старика Меркульева к Бурдину и Степанову. У них арестованные признавались во всем. Лейтенант Бурдин не занимался примитивным мордобоем и костоломством. Он раздевал арестованных догола и подвешивал их за ноги к подвальной балке, вниз головой. А руки за спиной – в наручниках. Более беззащитного положения не придумать. Несколько ударов палкой или метровой утолщенной линейкой в междуножье – и субъект начинал сипеть, подписывал любой протокол.
Начальник НКВД передал Меркульева для дальнейшего допроса, чтобы освободиться от суеты, подумать о горшке с царскими червонцами. Недавно был составлен акт о находке золотого клада на кладбище Трубочистом. Кто же извлек золото из гроба? Да, при вскрытии могилы это могли сделать Шмель и Функ. Один сразу признался, что открыл гроб. Другой притворился спящим. Они вполне могли украсть из гроба горшок с червонцами и перепрятать его. Похитителям не так уж трудно было вовлечь в свое преступное дело Трубочиста. Часть ценностей они присвоили, остатки сдали как находку. Не случайно, значит, видели осведомители в ресторане несколько раз за одним столиком доктора Функа и Трубочиста.
Старик Меркульев не считал себя безвинным. За пулемет и золото он заслуживал высшей меры наказания. Но не хотел дед тащить за собой в могилу других. А лейтенант Бурдин добивался именно этого.
– Признавайся, Меркульев, тогда, в Анненской ты сбросил в отстойник уборной бригадмильца Шмеля?
– Ежли потребно списать преступ, вали на меня, я
