интерес поить и кормить меня?
– Пропуск в тюрьму получу, передачу деду унесу. Получу право на свидание с дедом.
– Накось, выкуси! – показал Придорогин кукиш. – Милиция не продается. Твой самогон я, считай, реквизировал. Ха-ха! И не морочь мне голову. Служба информации у нас работает отлично. А передачи своему деду ты и без меня каждый день переправляешь.
– Через кого?
– Через тюремного водовоза Ахмета и расконвоированного портного Штырцкобера, – одним залихватским махом проглотил четвертый стакан самогонки начальник НКВД.
За окном промелькнула тень – схожая с Трубочистом. Снова кто-то выстрелил из ракетницы. У соседей залаял злобно хрипастый волкодав. Придорогин расстегнул кобуру, предупредил хозяйку:
– Учти, если засада, ловушка, буду стрелять по-революционному, безжалостно, промеж глаз.
– Сан Николаич, смерть вам не угрожает. Вы умрете в Челябинске.
– Меня повысят? Переведут в область?
– Не знаю.
– Меня могут очень повысить. Федоров в Челябинске – мой друг.
– Вы все о делах, о службе, Сан Николаич.
– Я могутен и про любовь, интимность, так сказать.
– Я вам нравлюсь? Я красивая?
– Вам все дала партия, советская власть, штобы красивыми быть.
– Титечки-то мне дал бог, а не партия, не советская власть.
– Титьки и другие места у тебя, Фроська, в приглядности. Разболокайся и ложись со мной в постель. Для того я и прибыл, можно сказать.
– Как вы могли произнести мерзопакость такую? – достала Фроська из-за печки рогач.
– Чо ты невинницу-то разыгрываешь? К Порошину-то аж на третий этаж лазила. Ха-ха!
– У нас любовь была.
– И я тебе не мотоцикл предлагаю, Фрось.
– Кролик-то зарумянился, – достала хозяйка жаровню из печки. – Под мясо в чесноке и новый стаканчик прокатится.
Придорогин пил, ел, но замысла не терял:
– Ты мне зубы не заговаривай, разболокайся, до пролетарской гольности с полным согласием.
Фроська долго отбрыкивалась, хохотала, но в конце концов согласилась:
– Ладнось, идите в горницу на кровать. Раздевайтесь и ложитесь. А я сени закрою, со стола уберу, лампу загашу.
Придорогин разделся до белых кальсон с подвязками, бухнулся на пуховую перину, спрятал револьвер под подушку.
– Хитрит девка! Полагает, будто я изрядно пьян, потому усну. А я не буду спать, подожду.
Хозяйка побренчала чашками, убрала жаровню с половиной оставшегося кролика в печку, погасила керосиновую лампу. Придорогину показалось, что перед ним появилось откуда-то страхолюдное существо, а не Фроська. Очень уж много выпил.
– Я пришла! – раздался шепот.
– Ложись, желанная!
– Не пожалеешь?
– Сиять буду всю жизню!
Она прилегла рядом, чуть отстранясь, затихла. Придорогин хотел поерошить ласково ее рыжие космы, но наткнулся на что-то склизкое, омерзительное. В нос шибануло
