отец поймал, когда она ночью вылезала из окна своей спальни, а Мина отказалась ответить, куда она собралась. Он бил ее, Кейт, а Ишида только что не поздравлял его с правильными действиями, а я стоял рядом и смотрел на это!
Мои кулаки сжались. Я никогда прежде не видела Финна таким. Его всегда возмущали действия Братьев, он роптал, но такая едва сдерживаемая ярость бушевала в нем впервые. На меня вновь нахлынуло чувство вины.
– Как это ужасно для тебя!
– Для нее это куда как ужаснее, черт возьми. И я ничего не мог с этим поделать! – Он издает пугающий, неприятный смешок. – Потом они схватили Дженни Саутер со старым атласом. Она просто невежественная девчонка из безграмотной фермерской семьи, которая пыталась получить представление о мире, и… – Он оборвал себя. – Я подозреваю, что дальше будет только хуже. И я то рвусь домой защищать маму и Клару, то хочу остаться здесь, чтобы позаботиться о тебе.
– Тут мы можем заботиться друг о друге, – поправляю я, наклоняясь к нему.
Он улыбается, и от уголков его глаз разбегаются лучики. При виде этой улыбки узел в моей груди немного ослабевает. Может быть, он все-таки сумеет простить меня.
– Мне бы не помешало немного заботы… Без тебя я на самом деле несчастен.
– Я тоже. Я ужасно по тебе тосковала. Но ты мог бы просто сказать Братьям, что передумал и не хочешь больше быть членом их ордена. Я не стала бы тебя винить.
– После обряда посвящения это считается изменой. – Финн снимает с правой руки перчатку и демонстрирует серебряное кольцо на пальце. – Кроме того, я думал… надеялся… что, оставшись в Братстве, смогу сделать больше добра.
В его искренности моя погибель. Я делаю шаг вперед, и Финн прижимает меня к себе. Его губы мягко касаются моего виска.
– Кейт, – шепчет он. Его голос хрипнет от страсти.
– Я знаю. – Я одним пальцем провожу по колючему небритому подбородку Финна, а потом изо всех сил обнимаю любимого. Я теряю голову, вдыхая запах чая и чернил, запах Финна, и задыхаюсь от счастья.
Я не знаю, смогу ли снова когда-нибудь обнять его.
Его руки зарываются мне в волосы, скользят по спине, по линии бедер, словно он хочет убедиться, что это на самом деле я, тут, в его объятиях, целая и невредимая. Его губы движутся от моего виска к скуле. Я поднимаю лицо, надеясь встретить губами его губы, и не разочаровываюсь. На несколько мгновений весь внешний мир становится Финном – его губами, его дыханием, его руками. Потом я вырываюсь и утыкаюсь озябшим лицом в его шею. Дрожа, он обеими руками обнимает меня.
– Боже милостивый, ты окоченела вся.
– Со мной все в порядке, – заявляю я.
Городские часы на башне отбивают над нашими головами половину первого.
– Ты должна вернуться в монастырь. Что, если кто-нибудь тебя хватится?
– Некому. Моя соседка по комнате спит очень крепко.
– Такая стриженая, с веснушками? Которая дала тебе свой сидр, – вспоминает он, и я киваю, чувствуя
