меня и так только отец остался, если я и его потеряю… – начинает Вайолет. Это красивая девушка с блестящими темными волосами и большими фиалковыми глазами, цвет которых перекликается с ее именем.
Алиса закатывает глаза:
– Ты должна гордиться своим отцом! Большинство людей трусливы, как овцы.
Вайолет вытаскивает из волос шпильки, раскладывает их на подлокотнике дивана и запускает пальцы в роскошную шевелюру. Она явно старается таким образом избежать взгляда Алисы.
– А я и горжусь. Но это не значит, что я не беспокоюсь вдобавок.
– Знаете, о чем я подумала? А вдруг Братьями недовольно куда больше людей, чем кажется? – Мой голос тих, но все в комнате оборачиваются и смотрят на меня. – Парни, которые ранили Мэй, целились в Братьев. Я раньше никогда не видела ничего подобного.
– Я вчера встречалась с родными, – говорит Мэй, наклоняясь, чтобы разуться. – Батюшка далек от политики, но его возмутил запрет на работу для девушек. Моей сестре Ли несколько недель назад исполнилось шестнадцать, она нанялась вышивать корсеты – и зарабатывает хорошие деньги. Батюшка надеется, что ей позволят работать на дому, но если нет…
– А тем, у кого деньги есть, это без разницы. Их жены и дочери не работают, – говорит Алиса, тревожно постукивая каблуками по паркету.
Я вспыхиваю. Наш отец начинал как скромный учитель, но потом унаследовал от дядюшки транспортный бизнес и стал коммерсантом, как отец Алисы. С тех пор у нас в семье появился определенный достаток, и нам с сестрами нет нужды работать, чтоб свести концы с концами. Финн, помнится, сокрушался, что, если я выйду за него замуж, люди назовут это мезальянсом. Он боялся, что мне быстро надоест собственноручно готовить обед и пришивать пуговицы. Отчасти его желание достойно содержать жену стало причиной того, что он стал членом Братства.
Мои мысли снова и снова возвращаются к его записке:
Встретимся в полночь у садовых ворот. Надо поговорить.
Больше в ней ничего не было.
– Папа почти не говорит со мной о политике, но готова спорить, что его это тоже беспокоит, – продолжает Алиса. – Братья могли бы прислушаться к кому-то вроде него – к какому-нибудь уважаемому человеку, – но до лавочников им точно дела нет.
– Но если недовольных станет много… – начинаю я. Скрючившись на низком пуфике, я чувствую себя ребенком среди взрослых, поэтому встаю на ноги.
– То ничего не случится, – перебивает меня Алиса. – Только мы можем что-то изменить. Почему ты этого не понимаешь? – требовательно спрашивает она, воздевая руки к потолку. – «Темные времена не навсегда», сказала сестра Кора, но они не кончатся, если мы ничего не сделаем для этого! Мы не можем просто сидеть тут и дожидаться, когда у тебя наконец-то начнутся видения.
К моему лицу приливает краска. Алиса понятия не имеет, каково это – чувствовать себя совершенно бесполезной.
– Если бы я могла что-то сделать для того,
