платья увидел тяжело оттягивающие материю полные груди.
– Вкусно, – облизывая пальцы, похвалил Алпатов. – Я же говорил, – он повернулся к Перелыгину, – на кабана похож. Но мужики готовят лучше.
– Ой-ой! – пропела Тамара. – Заставь вас у плиты топтаться! – Она положила ногу на ногу, отчего мягкая ткань сползла по ноге значительно выше хорошо вычерченного природой округлого колена.
– Верно! – Алпатов утвердительно кивнул, задержав взгляд на колене. – Поэтому мы и готовим с удовольствием, а удовольствие, друзья, нельзя превращать в привычку. – Он захохотал, толкнув в бок Перелыгина. – Понял теперь, почему Томка замуж не идет?
– Алпатов! – прикрикнула Тамара. – Не конфузь! Сходила, хватит. Хорошего-то мужика попробуй отыщи.
– Вот, Томка тебе про местных все и расскажет, – хихикнул Алпатов. – А то пристал вчера, покажите ему плохих людей! Где плохие? Целую теорию развил. Плохие люди, понимаешь ли, помогают лучше разглядеть хороших, значит, должны где-то быть.
– Слушай его больше! – Тамара посмотрела на Перелыгина серыми глазами, и ему показалось, будто он заглянул в отзывчивую бездну.
– А чего, – с вызовом спросил Алпатов, – я не прав? Хороших людей мало, но здесь их концентрация выше. Плохой… да не цепляйтесь вы к словам, – отмахнулся он на протесты Тамары и Перелыгина, – «плохой» – это условное понятие. Так вот… – Алпатов нахмурился, отодвинул тарелку. – Он как думает? На кой черт мне куда-то ехать, если я и так проживу: кого оттолкну, кого подвину, подсижу, оболгу, предам, горло перегрызу, но своего не упущу. А не умеете – пожалте к себе подобным. В резервацию. Говорите, у вас слабый не выдержит и сильный нахмурится? По горам скачете, голодаете, мокнете, тонете, замерзаете… золото ищете? Землю долбите, добываете? Все можете? А соседа за горло, слабо? Ценен не тот, кто пуп надрывает ради общего дела, а кто вверх по головам лезет. – Алпатов посмотрел на Перелыгина испытующе и твердо. – И ты такой же, – махнул он рукой, – локотками не могешь. Испытать себя захотелось? Не получится! У нас выживают скопом. – Он ехидно усмехнулся. – Опыт не пригодится. Мне тридцать пять, вырос здесь и отсюда ни ногой. Не смогу. Не умею.
Тамара не перебивала, но Алпатова она слышала каждый день на работе. Лучше бы Егор рассказывал свои смешные истории, вызывавшие ответное желание говорить. Она с удивлением испытывала к нему неизвестно как возникшую душевную близость. Чем сильнее охватывало ее это чувство, тем больше ей хотелось остаться с ним вдвоем. Увлечь его, увлечься самой, осторожно ступать по тонкой линии этого состояния.
Перелыгин наблюдал за Тамарой. Вот она пошла за кофейником, переливая плавные линии бедер; доставая из серванта сигареты, наклонилась за ними так, что икры стройных крепких ног натянулись струной; села напротив, положив ногу на ногу, прочертив мягкую линию до кончика остроносой туфельки; рассмеялась, оголив ровные белые лопаточки зубов. Это казалось необъяснимым, но она делала то, что ему нравилось,
