ж он сам не позабавится? – посочувствовал кто-то из вартовых за спиной.
– С вами – позабавишься, – возмутился Добран. – Всех баб разобрали! Разве что вот…
Он не договорил, и поспешно увёл варту прочь – чтобы хлопцы не видели, как следом за Ярославом пустила своего огромного Серко травница сотни – Тилла. Пусть и впрямь сотник хоть ночку спокойную проведёт…
Сотника терзали совсем другие мысли. Он устал – не от скачки и короткой сечи – от крови. Ему и впрямь хотелось любви. Простой, без затей и клятв, без обещаний любить вечно и без чрезмерных страданий. Ни Умила с её гордыней, ни Тилла с её ревностью такой любви дать не могли. Может, правы были те его вой, что незатейливо брали такую любовь – силой, с боя или вот так, на постое?
– Ярослав! – раздался за спиной привычный уже, глуховатый голос Тиллы. – Что невесел сегодня?
– Я? – насколько мог – искренне изумился тот. – Я весёлый и радостный, травница! Мне не с чего грустить, коль уж мы одержали за день две великих победы! Для начала – разгромили малый отряд базиликанских насильников, к тому ещё – предателей наказали. Правда, за это, скорее всего, твой сотник ответит головой… Ну, тут уж как получится!
– Бедный мой, – совсем не как с сотником разговаривая, проворковала Тилла, подходя поближе и грубоватой, в мозолях от меча и повода ладонью проводя по его щеке. – И – колючий. Когда волос обривал последний раз?
– В лагере ещё, – мрачно ответил Ярослав. – Тебе чего?
– Ничего! – удивилась Тилла. – Разве я что говорю? Колючий, так колючий… Иди ко мне, мой сотник!
– Тилла, мы – в походе, – без особой убеждённости возразил Ярослав. – Не время!
– Для всей сотни время, и для тебя – время! – возмущённо сказала Тилла, ковыряясь сбоку с завязками кольчуги. – Помоги уж, что ли!..
Без особой охоты, он всё же помог травнице снять доспех и рубаху. А уж потом кровь сама бросилась в голову, остальное сняли быстро – в том числе и его тяжёлый доспех… У Тиллы даже рубаха порвалась…
Очнулись через час, не раньше. Оба усталые, но довольные. Глядя на раскинувшееся на стерне белое тело подруги, Ярослав бесплодно пытался разобраться в своих чувствах. Проще было броситься со стены в ров. Или – одному выйти на бой против сотни. Чтобы разобраться, кто больше по сердцу: Умила, красавица и умница, или Тилла… Ну, с достоинствами Тиллы всё давно ясно…
Умила. И рядом – Тилла. Одна нежная, хрупкая… гордая – да, куда уж княжеской дочке без этого. Другая… нежности и хрупкости нет вовсе. Красота… Да красива, дикой красотой медведицы. Зато не колеблется кого выбирать. С давних пор не колеблется, с четырнадцати девчоночьих вёсен.
Ярослав пошевелился, и Тилла, которая вроде и дремала, немедленно очнулась:
– Что случилось?…
– Вставай, – тихо сказал Ярослав. – Устала, поди, на земле! Да и холодно уже. Вересень[54] близится…
– Я не замёрзну, если ты – рядом, – заверила Тилла, усаживаясь и медленно натягивая поверх пышной груди срачницу
