сверкали решимостью.
– Что ж, этим надо воспользоваться, – обмирая от счастья, что сейчас обнимет Эллу, ответил Геннадий и подал руку.
Элла прикоснулась к его ладони кончиками пальцев, но этого было достаточно, чтобы испытать неземное блаженство, незнакомый восторг, во сто раз сильнее того, что ему приходилось испытывать раньше, будучи распалённым случайной связью. От приступа нежности Геннадию захотелось подхватить Эллу на руки, завертеть, закружить любимую, но, оглянувшись на сердитого испанца, лишь крепче сжал её пальцы и вздрогнул, почувствовав ответное пожатие.
Прошли в центр зала, несколько смущённые возможностью побыть вдвоём, ожидая чего-то важного от танца. Обнялись, тесно прижавшись друг к другу, и стали тихо двигаться, не попадая в такт музыке, не слыша зажигательного ритма. Элла опустила голову ему на грудь, Геннадию послышалось, что женщина плачет.
– Что с тобой? – спросил он её в самое ухо. – Ты плачешь?
– Мне кажется, я люблю тебя, – ответила Элла, не поднимая головы и крепче к нему прижимаясь.
– Почему же «кажется»?
– Потому что это отпуск, море, солнце и моя уходящая молодость…
– Пусть так, – сказал Геннадий.
Ему вдруг сделалось спокойно и хорошо на душе, как будто он снова вернулся из Афганистана, оставив позади два страшных года, наполненных ужасами войны, и теперь знает, что всё случайное закончилось и что вот-вот начнётся счастливая жизнь.
– Пусть так, – повторил он убеждённо. – Но какая разница, в каких обстоятельствах, при каких условиях ты меня любишь? Ведь это не меняет того, что мы чувствуем! Какое значение имеет то, что находится вне нас? Я тебя люблю. Полюбил в тот самый момент, как услышал. Ты как будто звала меня.
Геннадий вопросительно заглянул в ласковые глаза Эллы. Увидев, что на её лице появилась улыбка, замолчал. Больше они не разговаривали. Ощущая рядом с собой ровное дыхание, Геннадий подумал: «Вот было бы здорово, если бы этот чёртов Антонио куда-нибудь исчез! Провалился бы в преисподнюю, где ему самое место, судя по его бесовскому обличью!» Но испанец никуда не провалился, остался на месте. Семь дней отдыха он как привязанный ходил по пятам жены, не давая возможности развлекаться, и строил из себя обиженного, обделённого её вниманием человека. Всем жаловался, рассказывая, как Элла – назло ему! – ходит в бикини, и без конца упрекал жену в бессердечности.
Геннадий тоже не оставлял Эллу, всегда бывая там, где бывала она в сопровождении ревнивого мужа. Он мучился не меньше Антонио, наблюдая за тем, как Элла плавает, загорает, как играет в пляжный волейбол. Отдых превратился в напряжённое ожидание новых встреч, за которыми, Геннадий знал, не последует ничего, кроме ласковой улыбки. Но и эти улыбки, брошенные, когда Антонио смотрел в сторону, сделали своё дело. Геннадий потерял голову. Мысль о скорой разлуке ужасала его. «Может, поехать за ними, притворившись путешественником или другом? Или наняться работником на виноградник? Глупо! Глупо! Но что же делать?» – думал он, зверея от невозможности
