едва сереет скупая зимняя зоря. На припечке жарко пылающей печи развалился хозяйский кот, лениво поводит единственным своим целым глазом, сладко жмуря его и довольно мурча. Одной передней лапки у него нет и он все время держит мохнатую засосанную культю на весу, перед своим подратым носом, словно показывая ее всем приходящим к командиру.
« Зна-ать не може-ешь
До-о-ли сво-ей,
Может, крыль-я сло-о-жишь
Посреди… сте-е-пей…»
-Гришка! Григорий, твою мать!.. – голос гармонии резко обрывается, слышно, как ее сложили и поставили на табурет. Гриня, кривя тонкие губы в чуть заметной ухмылке, возникает в проеме двери, застыв вразвалочку.
-Та тута я… Слухаю, Борис Мокеич!
-Вот што… – комсвокор украдкой, чтоб часом ординарец не заметил, смахивает носовым платком кровавую юшку с углов сухих подрагивающих губ, аккуратно складывает платок и прячет его в боковой карман новенького английского френча, – скоро должон прибыть Сенька Буденный… Приберитесь тут, а то развели срач… Я подремаю малость, а ты, как Семен заявится, свистни… И прекрати эту тоску играть… И так душа свербит, как старый устюк в глазу.
Только, согнувшись, отвернулся к стене, за окошком раздался тупой топот многих конских копыт по мерзлой земле и приветливое фырканье лошадей, почуявших жилье, стойло и сено.
Сел на кровати, кривясь и скрипя зубами.
«Э-эх!! …Яб-ло-чко!
Да на тарелочке!
На-доела мне жена,
Пой-ду к де-воч-ке!
Ха-ха-ха!.. Эх!
…Эх! Яб-лоч-ко, куда ты ко-о-о-тишь-ся!
В Вэ-че-ка по-па-дешь!
Не воро-о-тишь-ся-я!» -лихо засмеялся за дверями кто-то другой, не Гриня.
-Гришка! Мать твою… на всю дивизию!
-Да тута я, Мокеич, тута! -Гриня бережно накидывает на узкие плечи комсвокора теплый английский бушлат, -я-то им што… Рот гранатой рази заткнуть… Тоскують, сволочи!..
-Ты мне бабу… обещался к вечеру… раздобыть, -Мокеич отвернулся к набеленной стене, – для сугреву… души и тела?..
Гришка хитро щурит глубокие узкие глаза, его широкие татарские скулы чуть играют, как бы перетирая мысли:
-Так… Тело распрекрасно и спиртиком… отогреть можно, Мокеич, гы-гы-гы… А бабенку…, хм, я тебе раздобыл уже, не мочалкой деланный…, -он присаживается на ободранный пол рядом, вытягивает длинные в серых высоких валенках ноги, кладет на них красные жилистые руки и сладко зевает:
– Вот послухай… Тока вступили мы с нашим штакором в станичку, я, памятуя твое указание, хе-хе-хе, -он усмехается, грозит пальцем и качает низколобой головой, -шныр-ряю по той станичке, как клоп по мотне. Гляжу, вышел один… одноногий да горбатый из крайней хатенки. Прислонил костыль к стенке, присел на скамью. Ну, думаю, наш, фронтовик. Подкатываю: здоров, служивый! Ба-ла-ба-ла, ба-ла-ла-ла… А имеется ли, спрашиваю, у вас тута где молодка, нам подходящая? Даю
