непреклонную решимость принять, если потребуется, мученичество. Это был человек, готовый к борьбе, но в то же время уже отрешившийся от мира и всецело предавший себя Божией воле. В этом самоотвержении черпал князь спокойствие и ясность духа.
Хан принял его с честью, не спеша по совету Баялун творить бессудную расправу. Однако, суд, назначенный им, оказался равносилен приговору, ибо и главным судьей, и обвинителем Узбек поставил одного человека: Кавгадыя. Горько плакал, узнав о том, Константин, а отец сохранял спокойствие, укрепляя силы чтением Святого Писания и молитвой.
Недолог был неправедный «суд». Все измышленные Кавгадыем и другими лжесвидетелями вины были признаны «судьями»-соумышленниками за истину и объявлены всемогущему хану.
– Ты был горд и не покорялся хану, срамил его посла и бился с ним; побил многих татар и не давал хану дани; собирался с казною бежать к немцам; посылал казну папе; уморил княгиню Юрия, – такие обвинения возвели они на свою жертву пред очами грозного хана.
– Хану я покорен, – спокойно отвечал на это отец, прямо глядя на Узбека. – Сколько дани платил хану, на то у меня есть роспись. В бой с послом ханским я вступил поневоле: он пришел на меня с князем Московским; не держал я посла в плену, но с честью отпустил его в Орду. А отравить жену князя Юрия, Бог тому свидетель, у меня и помысла никогда не было. Вспомнил бы брат мой Юрий Даниилович мою дружбу и любовь к нему. Еще отцу его я не раз помогал в бедах и ему не был соперником. Он сам восстал на меня и хотел всем владеть противно нашему обычаю. Судите же меня справедливо и милостиво.
– Не достоин ты милости, а достоин смерти! – в ярости крикнул Кавгадый.
Но не сразу предали смерти оклеветанного… Сомневался ли Узбек в заключении своих «судий» или же, напротив, желал дольше и злее истомить свою жертву? А скорее всего, просто прискучило молодому хану разбирательство, просто спешил он на очередную большую охоту, начинавшуюся как раз в эту осеннюю пору, а потому и отложил окончательное решение.
У отца отняли все имущество, возложили на шею его тяжелую колоду и, разогнав прочь его людей, приставили к нему стражу.
– Слава Тебе, Владыко Человеколюбче, что Ты сподобил меня положить ныне начало мучению моему, удостой же меня и кончить подвиг сей: да не смутят меня слова лукавых, и угрозы нечестивых да не устрашат меня! – воскликнул мученик, принимая свой горький жребий.
На другой день вся Орда двинулась к берегам Терека – в большой ханской охоте, как в войне, неизменно участвовали все татары. С собою гнали и рабов, и пленников. Сердце Константина обливалось кровью, видя, как отец вынужден идти пеш, неся на шее тяжеленную колоду, в которую по ночам заключали и руки его. Кавгадый думал, что такая кладь пригнет русского князя к земле, и тем больше будет унижение последнего, так будет он идти в вечном преклонении перед ругающейся над ним неправедной силой. Но богатырски могуч был князь Михаил, и, как ни тяжела была водруженная колода, а не преклонял он выи, не сгибал стана. Прям и покоен шел он, окруженный стражей и скорбящими о нем боярами и слугами, пел псалмы
