ее впустую.
Упрек удивил Франсуазу. Неужели она и на этот раз плохо разобралась в Ксавьер? С пятницы прошло всего четыре дня, и накануне в театре Пьер весьма любезно поприветствовал Ксавьер. Чтобы счесть себя обделенной вниманием, надо было уж очень дорожить им.
Ксавьер повернулась к Франсуазе.
– Я совсем иначе представляла себе жизнь писателей и артистов, – сказала она светским тоном. – Я не думала, что это определяется вот так, по звонку.
– Вам хотелось бы, чтобы они пробирались сквозь бурю с распущенными волосами. – Под насмешливым взглядом Пьера Франсуаза чувствовала, что становится просто глупой.
– Нет. У Бодлера не было распущенных волос, – ответила Ксавьер. Она продолжала строгим голосом: – Вообще, за исключением его и Рембо, художники – это все равно что чиновники.
– Потому что мы, как правило, работаем с раннего утра? – спросила Франсуаза.
Ксавьер мило улыбнулась.
– И еще считаете часы своего сна, два раза в день принимаете пищу, наносите визиты. Вы никогда не ходите гулять друг без друга. Безусловно, иначе это быть не может…
– И вас это приводит в отчаяние? – с натянутой улыбкой спросила Франсуаза. Ксавьер предлагала им далеко не лестный образ их самих.
– Это странно, садиться каждый день за письменный стол, чтобы нанизывать фразы, – сказала Ксавьер. – Я вполне допускаю, что надо писать, – с живостью добавила она, – слова – это наслаждение. Но лишь когда есть на то желание.
– Желать можно произведения в целом и стремиться к нему, – возразила Франсуаза; отчасти ей хотелось оправдаться в глазах Ксавьер.
– Мне нравится возвышенный уровень ваших разговоров, – заметил Пьер. Его недобрая улыбка была обращена одинаково и к Франсуазе, и к Ксавьер, и это привело Франсуазу в замешательство; как он мог судить о ней со стороны, как о чужой, о ней, которая ни на шаг не могла отойти от него в сторону? Это было нечестно.
Ксавьер и глазом не моргнула.
– Это становится определенной задачей, – заметила она и снисходительно рассмеялась. – Впрочем, это ведь ваша манера ви́дения, вы все превращаете в обязанность.
– Что вы хотите сказать? – спросила Франсуаза. – Уверяю вас, я не ощущаю себя настолько связанной.
Да, она раз и навсегда объяснится с Ксавьер и скажет ей, в свою очередь, что о ней думает; очень мило давать ей множество мелких преимуществ, но Ксавьер этим злоупотребляла.
– Взять хотя бы ваши отношения с людьми. – Ксавьер сосчитала на пальцах: – Элизабет, ваша тетя, Жербер и столько еще других. Я предпочла бы лучше жить одна в мире, сохраняя свою свободу.
– Вы не понимаете, что более или менее постоянные отношения – это не рабство, – с досадой возразила Франсуаза. – Мы добровольно пытаемся, например, не слишком огорчать Элизабет.
– Вы даете им права на вас, – с презрением сказала Ксавьер.
– Вовсе нет, – ответила Франсуаза. –
