вещдоки, деликатно кашлянула.
– Прошу прощения, капитан, – сказала она. – Могу я это забрать?
– Конечно.
Хейворд отошла в сторону, а женщина осторожно уложила мешки в ящик на колесиках, запечатала его и покатила к входной двери. Синглтон посмотрел ей вслед.
– Что-нибудь украдено? Драгоценности, деньги, картины?
– Ничего. У Дюшана в кошельке было около трехсот долларов, а на туалетном столике несколько действительно дорогих драгоценностей. Ни к чему не притронулись.
Синглтон заглянул ей в глаза:
– А чувство беспокойства, о котором вы говорили?
Она не отвела взгляд:
– Я в самом деле не могу ни за что зацепиться. С одной стороны, все выглядит очень уж ясно и правдоподобно, словно инсценировка. Преступление совершено мастерски. Однако в нем нет никакого смысла. Зачем бить человека по голове, а потом врачевать его раны? Зачем надевать на шею петлю, заставлять прыгать из окна, намеренно ослаблять веревку? Какие слова могли побудить Дюшана выпрыгнуть из окна? И самое главное: зачем понадобились такие сложности, чтобы убить невинного художника, пишущего акварели, человека, за всю свою жизнь и мухи не обидевшего? Мне кажется, что за этим преступлением стоит глубокий и тонкий мотив, о смысле которого мы даже еще и не начали догадываться. Я уже привлекла к этому делу психолога. Надеюсь, он нам что-нибудь подскажет. Ведь если не узнаем мотива, убийцу нам не отыскать.
Глава 12
На мгновение д’Агоста застыл от шока и недоумения. Голос был знакомым и в то же время чужим. Инстинктивно он попытался снова заговорить, но рука в перчатке зажала ему рот еще сильнее.
– Тсс…
Двери лифта открылись с тихим звоном. Швейцар, по-прежнему крепко удерживая д’Агосту, осторожно высунулся, посмотрел направо и налево. Затем тихонько подтолкнул д’Агосту в вестибюль и повел его чередой узких коридоров с окрашенными желтой краской стенами и высокими потолками. Наконец подвел д’Агосту к обшарпанной металлической двери того же цвета, что и стены. Они оказались возле энергетической установки, обслуживавшей здание: слышен был глухой шум работающих машин. Человек снова оглянулся по сторонам, посмотрел на маленький клубок паутины на дверном косяке. Только после этого он вынул из кармана ключ, отпер замок и быстро втолкнул в дверь д’Агосту. Затворил дверь и надежно закрыл на замок.
– Рад, что вы в полном здравии, Винсент.
Д’Агоста не мог вымолвить ни слова.
– Приношу искренние извинения за столь грубое поведение, – сказал человек.
Он быстро прошел по комнате, проверил окно.
– Здесь мы можем спокойно поговорить.
Д’Агоста не мог прийти в себя: его поразило несоответствие голоса и его обладателя. Этот ласкающий слух медоточивый южный выговор – неужели так говорит человек в запачканной ливрее, грузный, с круглым смуглым лицом, темными волосами и глазами? И
