Отто, будто откусил клещами кусок стальной проволоки. – Это животные, Герман. И мы боремся с их инстинктами. А у зверя, защищающего своё логово…в ход идут и когти, и клыки, будь это даже помойная крыса.
Но Герман, будто не слышал. Пьяно улыбаясь кому-то, он качал, как дитя, в ладонях пустую мокрую рюмку…и доверительно, будто на исповеди, говорил с нею…говорил убеждённо, эмоционально, характерно, по-душам, ровно со старым другом:
– Больше чувства! Больше сакральности! Играйте, играйте Фриц. Шуберт, Бах, Моцарт…Это божественно! Флейта – голос ангелов, тем более в стране безбожников. А Бог…учит Священное Писание, должен быть у каждого…и в каждом…не так ли? Увы, мы здесь привыкли лишь к какофониям войны и ужаса, взрывов бомб, снарядов и крику разорванных сердец…Увы, но это так, это чистая правда…
Потом его блуждающий, диковатый взгляд метнулся по сторонам и он, пародируя лающий напор главного гауляйтера Берлина – палача от идеологии – Иозефа Геббельса – возвысил голос:
– Вперёд, благочестивые воины Христа, дети фюрера, рыцари Тысячелетнего Рейха. Это наш великий Священный Крестовый поход на Восток. Сам Ватикан благословил нас на этот очистительный поход. На уничтожение евреев и большевиков! Вырвем сердце красным безбожникам! Сломаем хребет коммунизму! Уничтожим дремучих славян! Территории до Волги – это уже ваша земля…Ваших благословенных детей…Так воюйте за неё, – как за свой Фтерлянд, как за свою Великую Германию! Мы обязаны сжечь весь этот биологический мусор! Спасти цивилизованный мир от красной чумы…От русского кровожадного медведя, который столетиями не даёт спокойно жить нашей Европе. Медведя, который только и ждёт удобного случая, чтобы напасть, запустить в неё свои когти-клыки и сожрать без остатка вместе с костями…
Удар кулака, как камень, выпущенный из пращи, опрокинул Германа на лопатки, оборвал поток сознания. По полу, под испуганный визг кроватных пружин, загремела пустая бутылка, чертя круг. Удар ослепил Шнитке. Он захлёбывался хлынувшей из носа и рта кровью, хрипел, слёзы текли из его глаз, но он продолжал смеяться. Сначала беззвучно, сцепив зубы, как зёрна спелого граната, чёрно-красные от крови. Тряся головой, дрожа, что от озноба. Потом громко, всхлипывая, задыхаясь клёкотом, потом во всю грудь, раскрыв широко глаза, грохоча хохотом, брызгая алой слюной.
– Narr bekloppt! Дурак! Это тебе за пророческие прогнозы! – в побелевших, с расширенными зрачками глазах Железного Отто брызгало бешенство. Он снова ударил, севшего на край постели Шнитке. Удар оглушил его, но истеричный хохот, уже принадлежавший ему, продолжал изрыгаться, словно в нём, избиваемом, сидело другое, недоступное ударам существо.
– А это тебе от меня! Чтоб одумался…Dummkopf! Тупица! Нашёл место где каркать! Решил, если ты в СС так всё можно? « Неприкасаемый» , так?! Идиот СД, как и гестапо, не дремлет! И на фронте есть уши! А, ты, как думал? Опомнись, Генрих! Возьми себя в руки. Сам суёшь голову на топор. А, между тем, ближе и дороже тебя…здесь у меня никого нет!
Он присел рядом на край кровати, приобнял
