чем быть наложницей эмира.
– Ты говоришь не как слабая женщина. Кто же твой отец?
– Его зовут Соломон. Он был целителем и прорицателем. Я говорю «был», потому что не знаю сейчас ничего о нём. Всё моё детство прошло в странствиях по свету с любимым отцом. Мы жили с ним в разных местах. Но всё закончилось в тот день, когда отец, вылечив от тяжкого недуга Чиргарскую принцессу, отказался стать придворным лекарем при дворе её отца. Его посадили в зиндан, а меня отдали в служанки дочери Чиргарского правителя. Мне было двенадцать лет, я была ещё слишком мала, чтобы помочь отцу, но я хорошо запомнила слова, что он сказал мне на прощанье: « Кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того нельзя считать».
– О чём это ты? Что означают эти слова? – Ашур почувствовал, как забилось его сердце от неосознанного волнения, вызванного парой знакомых, но непонятных ему слов.
– О том, что зло есть зло, как его не назови. А добро есть добро, и пока я не добьюсь того, что есть добро, я не должна успокаиваться и называть зло добром.
– То есть?
– То есть я должна вырваться отсюда, а не принимать участь наложницы эмира. Я должна спасти своего отца, – Гюзель замолчала, опустив голову, чтобы скрыть загоревшиеся праведной страстью прекрасные глаза. – Кто бы ты ни был, но ты выслушал меня. Теперь моя судьба в твоих руках.
Ашур молчал. Но сердце его подсказывало, что это молчание не должно быть долгим.
– Гюзель, сейчас я не могу тебе ничего сказать. Ты тронула моё сердце, и я буду думать о тебе.
Гюзель, по-прежнему, молча, слушала его, склонив голову. Её глаз он больше не увидел.
Трубы призывно трубили, объявляя о начале торжественного приёма в тронном зале. Ашуру ничего не оставалось, как поспешить на их зов. Но уверенно проходя по коридорам дворца, он думал только о том, заметила ли Гюзель неловкость его прощального поклона.
Роскошная процессия, сопровождавшая Фархидского посла, состояла из двадцати, облачённых в белые чохи и белые же папахи с красным верхом, воинственных нукеров. Они шли попарно друг за другом, на расстоянии, как бы образуя в каре пространство, в котором находились наложницы и слуги в чалмах и шароварах, несущие несколько увесистых сундуков с дарами эмиру Эристана и его сыну. Замыкали процессию евнухи, следящим за общим порядком и соблюдением всех правил этикета. Тронный зал эмира являлся жемчужиной его дворца. Вместо стен он был опоясан вырезанными из мрамора ажурными решётками, которые чередовались с величественными колоннами. В центре зала возвышался столп с резной капителью, на которой находилась каменная платформа в форме фантастического цветка. В центре цветка, словно зародившийся в нём плод, восседал сам эмир. Этот цветок не повисал в одиночестве, а был соединён с галереей, окружающей зал по всему периметру. На этой галерее важно восседали сановники, приближенные эмира. Ашур сидел по левую руку от эмира и мог ощутить всю
