бумаги, взятые из них, свалены на его зеленом сукне, сам министр в печальной растерянности понуро сидел в отодвинутом в сторону кресле. Чуть поодаль от него, с сумрачной миной, возвышался тайный советник Гумберт и нервно теребил пальцами оконную драпировку. Заметив появившегося в кабинете Чарова, он недоуменно воззрился на него.
– Прошу великодушно меня простить, но ни в вестибюле, ни в приемной никого не было, и я осмелился обеспокоить ваши… – начал свою речь он, как был прерван тайным советником.
– Господин судебный следователь, если не ошибаюсь, – Гумберт сразу вспомнил его.
– Он самый, ваше превосходительство. Старший следователь Окружного суда коллежский асессор Чаров. Вчера имел честь быть приглашенным, и…, по забывчивости, оставил в гардеробе цилиндр, – с извиняющимся лицом он кивнул на футляр. – Неловко говорить о подобной чепухе, мне бы со швейцаром потолковать…
– Он отослан, горничную спросите, – неопределенно махнул рукой Гумберт и уставился в окно, показывая всем своим видом, что молодой человек появился довольно некстати.
– Как отыщите свой цилиндр, сделайте милость, зайдите к нам на минуту. И не сочтите за труд, задерните входную портьеру, – глухим, надтреснутым голосом бросил ему вслед Горчаков, неожиданно выйдя из ступора.
Гумберт недоуменно посмотрел на патрона в ожидании разъяснений.
– Палицын здесь? – блеснув стеклами очков, заметно бодрее, поинтересовался министр.
– Еще копается! Много переводить пришлось на японский, а он покамест языком оным не вполне свободно владеет, – продолжая не понимать, передернул плечами тайный советник.
– Превосходно! Стекля уведомлять не станем. Если пакет в течение ближайших дней не будет обнаружен, тогда известим о прискорбном происшествии государя. Его величество в скором времени отбывает в Париж, я еду тоже, а посему придется изготовить новую ратификационную грамоту к договору и поднести ее вдругорядь на подпись государю. Чрезвычайно неприятная комиссия! Представляю лицо императора… А коли секретные статьи конвенции попадут или уже попали на глаза англичанам? Скандал! Международный скандал! – с горечью восклицал князь.
– Помнится, когда посланник Стекль вернулся на Пасху в Петербург, список договора был незамедлительно изготовлен, – напомнил ему обстоятельства дела Гумберт.
– Я самолично делал перевод. Что же касается копии ратификационной грамоты, составленной, согласно протоколу, на французском, она переписывалась разными людьми, поскольку предназначалась исключительно для моего личного пользования. Договор – сотрудником Стремоухова, запамятовал его фамилию, у него совершенно каллиграфический почерк, а текст секретной морской конвенции – стариной Леонтьевым. У того тоже рука хороша, однако ж видно, что два разных почерка.
– Осмелюсь
