бездыханное тело старика лежало на полу, неловко согнувшись, с розовой пеной у рта, и напоминало строки из стихотворения Сергея Есенина:
На губах – как прелая морковь…
Пахло инеем и глиняным угаром,
А в ощур сочилась тихо кровь.
Экспертная комиссия, приехавшая из района по случаю трагической смерти одинокого старика в своём доме, после недолгого осмотра места происшествия дала заключение, что смерть произошла вследствие обрушения потолка. Сломавшаяся от старости поперечная балка, падая, своим острым концом проткнула тело дедушки насквозь, что и явилось причиной его смерти.
Местные старухи, правда, поговаривали, что убила его умершая зимой супруга за то, что он отнял у покойницы вставные челюсти, которых после смерти деда Гриши так и не нашли.
ПРОДАВЕЦ БУДУЩЕГО
На перекрёстке двух дорог, у подножья горы, стоял большой деревянный дом с двухскатной крышей, покрытой дранкой. Дом весь почернел от времени и невзгод, а четыре окна, смотрящие на дорогу, по-прежнему весело поблескивали пыльными стёклами на проезжающих мимо в автомобилях редких путников. Через низенький забор из осиновых жердей, прибитых как попало, сикось-накось, к сосновым столбикам, видна была входная дверь с широким крыльцом, на котором часто сидел худой, невысокого роста человек неопределённого возраста, курил свою длинную трубочку и рассеяно посматривал по сторонам. Он был одет всегда одинаково, в короткий тёмно-зелёный халат, расшитый по краям причудливыми узорами и подпоясанный кожаным ремешком, на котором болтался небольшой ножик в чехле, короткие серые штаны, а на ногах – красные тапочки с загнутыми вверх носами.
Своим внешним видом он походил на туземца, хотя имел продолговатое лицо и прямой длинный нос, всегда прищуренные глаза не давали возможности определить цвет глаз, а усы, небольшая клинообразная бородка и жидкие волоски на голове были совершенно белые, но некоторые жители деревни говорили, что у Аимки (так все звали старика) глаза голубые, а волосы были когда-то каштановыми. Сам он называл себя нанайцем, хотя нанайского языка не знал, а говорил по-русски, иногда с маньчжурским акцентом, а родственников среди нанайцев, живших намного севернее, никого не имел.
Дед Аимка ничем особо не занимался, небольшой огородик за домом он давно забросил, и там расплодилась дикая конопля, которую он иногда покуривал, добавляя в табак, на охоту не ходил, пушного зверя не промышлял, рыбу в речке не ловил и вообще по большей части бездельничал, сидя на крыльце под навесом, часто выстругивая ножичком разных деревянных зверюшек. Но иногда неожиданно пропадал, подолгу нигде не появляясь, и когда уже жители деревни, не решаясь войти в его жилище, начинали беспокоиться: «Не помер ли, случаем, наш дед Аимка?», он вдруг опять появлялся после двухнедельного отсутствия, сидел на крыльце со своей трубочкой, никому не объясняя, где он пропадал и куда ходил. А деревенские побаивались расспрашивать, так как считали его колдуном и шаманом, умеющим предсказывать будущее.
Дед
