все работающий, работающий. Обрывками в мозгу картинки: женщины, ногтями роющие норы в крутом обрыве, чтобы спрятать туда детей, одинокая, непрерывно дергающаяся зенитка на берегу у памятника летчику Хользунову, пылающая баржа посередине реки, багровое пламя, дым, черный с сизым отливом, – горит нефть…
Почудилось: кто-то зовет его с палубы слабым голосом. Как раз раненых везли, все больше тех же баб, впопыхах перевязанных на берегу. Большинство сидели, вплотную прижавшись друг к дружке, но четверо кругом замотанными мумиями лежали у самой рубки – в окошко были видны их головы, выделявшиеся в свете фонарей белыми шарами. От них-то и доносился голос, хорошо знакомый, но не понять чей:
– Матве-еи-ич!
Он узнал: Киреев, сосед, с которым развела судьба у Тракторного. Пойти бы поглядеть, поговорить-посочувствовать, помочь, если что, но как бросить руль? Можно бы Ведеркина позвать – постоял бы на руле минуту-другую, – да берег близко, вот-вот надо сбавлять скорость, а то давать задний ход.
Промаялся Матвеич, пока не причалили. Стоянки было всего ничего – минуты, и он заторопился на палубу. Не сразу разобрал, которая из этих мумий – Киреев, а как разобрался, не до разговоров стало – какая-то баба, из тех, что поздоровше, уже тянула раненого на берег. Ноги у того еще ходили, свести удалось без больших хлопот. Положили Киреева на песок рядом с другими тяжелыми, и Матвеич нагнулся, чтобы разобрать, что такое он все говорит и говорит.
– Как тебя угораздило? – спросил, ничего сразу не поняв из его сбивчивого бормотания.
– Я – что, – услышал слабый протестующий голос.
– Немцев-то прогнали?
– Прогнали. Только… мало нас осталось… прогоняльщиков-то.
– Ты, главное, поправляйся.
Хотел спросить о Нахаловке – не слыхал ли чего? Да уж разгрузка закончилась, кто-то там, на мостках, зашумел, закомандовал: пора, мол, отчаливать.
– Матвеич, – снова позвал раненый. – Сказать должон…
– Скажешь. Счас мы туда-обратно, и скажешь. Я приду…
– Пацана твово видел.
– Степку? Где? – Захолонуло сердце, и он снова наклонился, припал к Кирееву.
– Там… на берегу…
– А Татьяна?!
– Нету…
– Ах ты!.. Чего ж она не углядела?!
– Нету Татьяны.
– Как нету? Где ж она?
– Убило Татьяну. Бомбой. Степка сказывал.
– Ах ты…
Он сел на песок, обмяк весь. На мостках пуще шумели-ругались, но он вроде как не слышал ничего и не видел. Ни мыслей никаких не было, ни чувств – одна пустота.
– Матвеич!
Голос механика звучал по-новому. Будто вконец изнервничался Ведеркин или испугался чего.
– Матвеич! Куда девался?! Старый, а как малый…
«Малый»! Зареванная Степкина мордашка встала перед ним ясным видением,
