я нашел телефон, который откликнулся гудком. Но диск срывался, скрипел, а потом я сообразил, что набираю не тот номер – не мамин, а журнала «Заря». На этом сон рассеялся. Опять я не дозвонился. Как и в прошлых снах…
Я открыл глаза. Лампа в комнате была выключена, но за окном, на столбе у обрыва, горела белая колючая лампочка под алюминиевым отражателем. Раньше я ее не видел, не включали, наверно. Света в комнате хватало, я разглядел Сашку. Он сидел на раскладушке, обхватив коленки, и смотрел перед собой.
– Не спится?
– Ага…
– Может, задернуть шторку?
– Вам мешает свет? – беспокойно спросил он.
– Нет. Я думал, тебе…
– Я на картину смотрю… Я и раньше на нее смотрел, а сейчас она какая-то… особенная…
Лампочка хорошо высвечивала холст в раме. Оковки на сундучке сверкали, как настоящие, волосы у мальчика золотились. И мне даже показалось, что Андрюс, ощутив мой взгляд, чуть шевельнулся – словно оглянуться хотел.
Сашка вдруг заговорил:
– Как живой. Волосы будто шевелятся. И руки вздрагивают, устал держать крышку-то… Надо было стул подставить, а потом уж открывать.
Ну прямо мои мысли угадал! Я сказал:
– По-моему, он на тебя похож.
– Да? – как-то ревниво отозвался Сашка.
– Такой же светлый. И обросший, как ты недавно…
Сашка почему-то вздохнул:
– Бывает, что волосы похожи, а лицо – ничуть…
– Ну… если тебе интересно, давай спросим у Генриетты Глебовны, нет ли фотографии. Это ведь ее двоюродный брат изображен.
– Правда? – обрадовался Сашка. – Значит, эта картина – документальная?
– Можно, наверно, и так выразиться… В общем, с натуры.
Сашка подумал.
– Нет, не надо фотографию. Так интереснее… Можно думать, что и правда похож…
«А зачем это тебе?» – чуть не сказал я. Но сдержался. Мало ли какие тайны у мальчишки…
Он спросил:
– Когда же это рисовали-то? Она ведь совсем старая, Генриетта Глебовна. Значит, и брат…
– Кажется, в тринадцатом году, еще до Первой мировой…
– Ёшкин свет! Вот это древность…
Конечно, для него картина была древностью. Впрочем, даже мне в мальчишечьи годы все, что было до революции, казалось глубокой стариной. И если бы я знал в то время, что картина написана в начале века, тоже смотрел бы на нее как на музейное полотно. Только я не знал тогда… Я сказал:
– А для меня в детстве этот мальчик был чуть ли не соседом со двора. Одежда такая тогда еще не выглядела старомодной, разве что ботинки с кнопками. Да волосы… В наши годы мальчиков стригли коротко. Но все равно в те времена Андрюс казался мне одногодком-приятелем…
– А что за имя такое – Андрюс?
– Он литовец. Но это я
