(он оказался одним из протеже Вольфсхайма) слышал выстрелы: позже он смог сказать лишь, что не придал им большого значения. Я примчался со станции прямо к дому Гэтсби, и только после той спешки и тревоги, с которой я взбежал по ступенькам крыльца, кто-то из них вообще встревожился. Но они уже тогда обо всем знали – я в этом твердо убежден. Не говоря друг другу почти ни слова, мы четверо: шофер, дворецкий, садовник и я, – помчались к бассейну.
На поверхности воды едва улавливалось слабое движение: это поток свежей воды пробивался к стоку на противоположной стороне бассейна. Вместе с мелкой рябью, которую едва ли можно назвать даже чем-то похожим на волны, матрац с грузом перемещался неравномерно вдоль бассейна. Легкого порыва ветра, который едва морщил поверхность воды, хватало, чтобы изменить случайное направление его движения с его случайным грузом. От соприкосновения со скоплением листьев матрац медленно стал разворачиваться, проводя, подобно ножке циркуля, тонкий красный круг по воде.
И только после того, как мы направились с телом Гэтсби к дому, садовник нашел тело Уилсона, лежащее немного поодаль в траве, дополнив картину кровавого жертвоприношения.
ГЛАВА 9
Прошло уже два года, и моя память сохранила остаток того дня, всю ночь и следующий день только в виде бесконечной вереницы полицейских, фотографов и газетчиков, входящих и выходящих из входной двери дома Гэтсби. Веревка была натянута поперек главных ворот, и полицейский приставлен к ней для того, чтобы отгонять любопытных мальчишек, однако они вскоре обнаружили, что можно пройти через мой двор, и небольшая кучка их с открытыми ртами постоянно вертелась возле бассейна. Какой-то человек с самоуверенным видом, вероятно детектив, произнес слово «сумасшедший» после того, как исследовал тело Уилсона в тот вечер, и непреднамеренная солидность его голоса задала тон газетным репортажам на следующее утро.
Большинство этих репортажей оказались просто кошмарными: нелепыми, полными несущественных подробностей, предвзятыми и далекими от истины. Когда из слов Михаэлиса на дознании стало ясно, что Уилсон подозревал свою жену в неверности, я подумал, что вся эта история вскоре будет подана как пасквиль с пикантными подробностями, однако Кэтрин, которая могла бы сообщить какие-то подробности, не сказала на этот счет ни слова. Она также показала на удивление недюжинный характер в этом деле: посмотрев следователю прямо в глаза решительным взглядом из-под наведенных бровей, она поклялась, что ее сестра никогда в жизни не видела Гэтсби, что ее сестра была совершенно счастлива со своим мужем и что ее сестра никогда не крутила ни с кем интрижки. Она убеждала сама себя в этом, и даже заплакала в носовой платок, будто уже само подозрение в чем-то подобном было для нее невыносимым. Поэтому Уилсон был понижен до ранга мужа, «обезумевшего от горя», чтобы сюжет этой истории сохранить в его самом простом виде. И таким он и остался.
Однако вся эта сторона
