цепь: золотая.
Золотое лекарство…
Для исцеления беркутьей родины волшебное средство.
И застыл часовым человек, похожий на беркута, в строевой строгой позе. Так у знамени стоят.
Или – глядя на дула в грудь уткнувшихся стволов ружейных.
А у ног его завивались причудливо изумлённые поездные вести:
– Двадцать девять вагонов!
– Ящики, ящики! Опечатанные! И мешки ещё…
– Проволоками опутанные.
– Тол навален.
– Машины адские.
– Заминировано все!
– По хитрому! Не под силу чехам распутать!
– Говорят, что Колчак один знает, как обезвредить мины.
– Нам не сказал, говорят, как его ни уламывали!
– Говорят: может вам откроется.
– Га! А как думали наше золото загрести? Коль не знает никто, окромя Колчака?..
– Да делов-то. В безлюдь увезти и взорвать. И собрать потом золото. Только много-то будет возни, а торопятся чехи сбежать.
Были вести те – как сухие дрова, щедро сложённые в жаркодышащий печной зев. Изумление грели.
Были вести – как яркогорящие свечи.
Озаряли понимание.
Были – как пышущие жаром голыши из банной каменки.
Шевелили смущение…
И указывали на суконные заиндевевшие лохмотья на обивке выстуженного вагона – последнего вагона, запертого. С одиноким пассажиром в худой шинелишке и стоптанных изрядно сапогах. С лицом голодно обтянутым и выбритым до синевы, до пунцовых ссадин от древнего изработанного лезвия и ледяной воды, с болезненно запекшимися и в корки высушенными губами.
– Сказал чехам: большевикам скорее отдам, чем вам…
– Берите его тогда, офицер говорит…
– Делайте с им что хотите…
– А мы умываем руки…
Пока не плеснул на каменку отрезвляющим пахучим мятным варом сильный в красной несокрушимой правде товарищ Буров:
– А ну молчать!
И поднявшийся мутный пар проглотил невнятные звуки обжигающе жарких вестей, гася даже дыхание, и потек, потек по вагону. В душных глубинах его шевелилось настойчиво что-то. Стучалось. Стучалось как сердце в усталой надсаде, только вот где и куда…
Под полом?
Под полом вагонным – подрагивающим, покачивающимся на железных могучих лентах, перепоясавших необъятную сибирскую гиганть?..
Или – куда-то ещё?..
Дальше, дальше, где ждал хоть каких-то вестей от своего человека-друга непобедимый как он и как он седой океан?..
Или может быть – ближе?!
– До… ехал, – стучали колеса.
– До… жил, – соглашались.
И выпечатывали итог:
– Пе-ре-дал…
