который уж раз удивляясь тому, сколь по-разному выглядят дворики домов, стоящих на одной улице всего в десятке шагов друг от друга, Маймуна вошла в тихую и уютную комнату на женской половине. Чудесные коврики ручной работы, созданные хозяйкой, подчеркивали и замечательно тонкий ее вкус, и обожание, с которым она относилась и к своей семье, и к своему дому.
«О да, – вздыхая, сказала самой себе Маймуна, – у меня в доме никогда не будет ни так прохладно, ни так тихо, ни так обихожено. Да и какие могут быть коврики у детей огня? Они же прекратятся в пепел в считанные минуты… Зато у меня всегда горит очаг! А лепешки я могу испечь и вовсе без очага, просто пристально взглянув на них!»
И Маймуна улыбнулась, вспомнив, что лишь вчера она столь пристально взглянула на тесто, что о лепешках пришлось забыть – ибо уголь в лепешки не превратить уже никогда.
– Чему ты улыбаешься, добрая моя Маймуна? – спросила, входя, Мариам. В руках у нее был поднос, уставленный приятными для любой женщины лакомствами.
– Я вновь удивляюсь тому, почтенная Мариам, сколь уютен и тих твой дом…
– Он тих, ибо в нем пусто, – печально ответила Мариам. – Мой сын целыми днями пропадает в лавках. Вечером же, когда заходит солнце, он обязательно заходит к малышке Мариам, мой тезке, дочери уважаемого Нур-ад-Дина. И только после того, как луна пройдет половину небосклона, он возвращается домой, чтобы ранним утром вновь покинуть отчий кров.
Маймуна кивала – о да, так все и есть. Так все и обстоит уже пять с половиной лет, с того самого дня, как уважаемый Абусамад умер. Время, казалось, застыло в этом доме.
– Как же ты, добрая Мариам, тоскуешь по своему мужу!
– Увы, Маймуна, много времени мне понадобилось просто для того, чтобы привыкнуть к ужасной мысли, что его не вернешь уже никогда. Тоска прошла, остались лишь печаль и холод одиночества.
– Но, быть может, твой сын вскоре женится? И заботы о нем и его семье заставят тебя встряхнуться?
– Я была бы так рада этому, Маймуна. Но что-то мальчик так погрузился в дела, погряз в торговле, что, боюсь, ждать этого придется еще очень долго. А я так мечтала понянчить внуков…
Маймуна усмехнулась сочувственно. Сейчас эта женщина выглядела не просто бабушкой, а бабушкой даже самой себе. Хотя, положа руку на сердце, могла бы мечтать не о внуках, а о детях, ибо ей совсем недавно минуло тридцать семь лет.
– Прости, что я спрашиваю тебя об этом, добрая моя соседка, но, быть может, ты торопишься? Может быть, тебе стоит мечтать не о внуках, а о детях?
– Ты смеешься надо мной, соседка, – отвечала Мариам, впрочем, ничуть не рассердившись.
– Вовсе нет. Ведь ты еще молода. Вот посватается к тебе какой-нибудь почтенный человек, быть может, вдовец… Быть может, даже уважаемый Нур-ад-Дин… И у твоего сына, тоже Нур-ад-Дина, появятся братья и сестры.
Мариам покачала головой.
– О нет, дорогая соседка, ничего этого не будет. Недостойно вдовы столь
