великому князю Иоанну III, лишь в конце XVI столетия (то есть через сто лет после написания) его идеи впервые нашли себе официальное применение в акте об учреждении патриаршества 1589 г. и только в XVII веке, пожалуй, можно говорить о реальном влиянии концепции Третьего Рима на общественную жизнь[45].
Однако идея Третьего Рима в целом не означала реального исторического преемства, а являлась скорее «метаисторическим» фантомом русской жизни. Более того, она вступала в известное противоречие с восходящей еще ко временам Киевской Руси традицией. Если для всякой христианской государственности историческими прообразами являются ветхозаветный Израиль (как служащий Богу) и Империя (как всемирная), то характерной чертой домонгольской Руси было как раз ее стремление опереться скорее на библейские, чем на византийские парадигмы. Это обнаруживало себя и включением «Повестью временных лет» Руси в список библейских народов[46], и непосредственным переживанием священной истории[47], и отсутствием стремления к translatio imperiae[48], и даже заметным сравнительно с другими книжными культурами обилием библейских цитат, аллюзий и реминисценций у книжников Киевской Руси[49]. Еще наиболее ранние редакции родословной московских князей начинаются не с Августа, а с Иафета, но в позднейших библейские отсылки уже исчезают[50].
Как бы то ни было, когда в XVII веке на вне историческую, ибо настаивающую на своей незыблемости вплоть ad finem seculorum, идею Третьего Рима наложились, с одной стороны, обусловленное недавними событиями русской истории (Смутой) крайнее падение нравов и благочестия, а с другой – реальные исторические надежды отвоевать у турок Константинополь и воссесть на престоле равноапостольного Константина, они вступили с нею в резкое противоречие.
Подтянуть действительность до уровня русского Рима желали «боголюбцы» – кружок «соборных протопопов, близких к царю Алексею»[51], составивших впоследствии оппозицию реформам Никона, которого они же и выдвинули из своей среды. Стремясь очистить епископат, исправить книги, уничтожить многогласие, поднять уровень клира, улучшить народную нравственность[52], они почерпывали идеал в прошлом, более всего в уставном благочестии, определявшем строй русской жизни еще со времен преподобного Иосифа Волоцкого[53].
Патриарх Никон, творец Нового Иерусалима, из «метаистории» решился, напротив, спуститься в историю и, приблизив богослужебную практику к современной ему греческой ради единства будущего греко-российского царства[54],
«Внешняя политика России середины XVII века не основывалась на политическом расчете и не учитывала реальных возможностей государства. Ее основной движущей силой была идея ортодоксальной теократии»
«Повесть в ее окончательном виде открывается библейским перечнем 72 народов (см.: Быт. 10)… В этом перечне Русь включена в число потомков Яфета, населивших север и запад вселенной, к которым принадлежат такие известные народы, как “римляне, немци… венедици, фрягове”. Если Византия апеллировала к классическому наследию, что часто порождало у нее чувство превосходства над варварами, то летописец ищет библейские корни своего народа, которые, по его мнению, восходят к эпохе до Вавилонского столпотворения»
См.:
«Составитель Изборника 1076 года всюду заменил термин Базилевс на “князь” или “каган”… Идея перенесения империи, овладевшая болгарским царем Симеоном или Карлом Великим применительно к Франкской империи, была чужда домонгольской Руси»
Так, о при. Кирилле Туровском исследователь пишет: «Разумеется, Туровский епископ не единственный, кто старается с помощью молитвы вступить в водоворот священной истории и приблизить те далекие и вместе непреходящие события, но “концентрация” этих событий в его текстах намного превышает “концентрацию” в тех молитвах, с которыми нам удалось его сравнить, за исключением, пожалуй, лишь Ефрема Сирина»
См.: T’idea di Roma a Mosca Secoli XV–XVI. Fonti per la storia del pensiero socialerusso. Roma; Mosca, 1989. P. 11–64.
Ср.: «Программа “боголюбцев”, предложенная ими в сороковых годах, была очень амбициозной. Она претендовала не менее чем на то, чтобы превратить Московию в подлинно христианское государство, как во внутреннем его устроении, так и в нравах его обитателей»
He только они: «Законность избрания Романовых на русский престол подкреплялась ссылками на родство с московскими князьями. Таким образом, была предопределена политическая ориентация на старину, на культурную и религиозную традицию XVI века» (
Ср. в письме Аввакума к царю Алексею Михайловичу: «Воздохнитко по старому, как при Стефане бывало, добренько, и рцы по русскому языку: Господи, помилуй мя грешнаго! А киръеленсон-от оставь; так елленя говорят, плюнь на них. Ты ведь, Михайлович, русак, а не грек» (Пустозерская проза. М., 1989. С. 122).
