двери скрипит, и кормилица вталкивает меня в мои покои, слишком душные и роскошные.
– Вышивайте пока, – женщина кивает на пяльцы у окна.
Потом раздумывает, берёт ключ со стола, выходит и замыкает меня в моей золочёной бархатной тюрьме. Слёзы катятся по моим щекам беззвучно, глухо, будто капли и не принадлежали никогда моим глазам. За спиной вмиг заговорили траурные флажки голосом моего отца – величайшего Галиофа Завоевателя.
– Папа, – отозвалась я, подбежала к балкону, потянулась к скорбному ряду. – Папа, ты любишь меня? Должен же быть кто-то, кто любит меня.
И рассмеялась довольным солёным от слёз смехом. Комната знакомо заголосила – пожалуй, только я одна и могла понять эти голоса, звучащие из каждого предмета. Я – Ванда Ностра, что была сейчас в теле Везулии и не могла ощутить ни сожаления, ни сочувствия. Только безумное, сводящее скулы ликование от непонятного ответа.
– Я иду к тебе, папа, – ноги сами собой забегали по комнате, остановились у вышивки. – Только сейчас… Сейчас. Нужно ещё кое-что сделать для Дормунда. Я ведь мать. Да, я его мать!
Ровные гладки стежки ложатся на удивление споро, повинуясь широким белоснежным пальцам. Я раскачиваюсь и пою мелодию, которую Квертинду только предстоит услышать. Мелодию из своих видений, что засела у меня в голове. “Как сладок сна конец” – снова и снова завожу я надоедливые строки, собирающиеся в мантру, заклинание, беспрерывный вой. И игла выводит ту самую вышивку – картину танцующей пары.
– Его высочество Дормунд Иверийский, наследник престола Квертинда и его владений, истинный Иверийский хранитель магии, – раздаётся за спиной голос фрейлины.
А я и не заметила, как она вошла. Кажется, пока вышивала, я не замечала совсем ничего. И это было великолепно. Щёки уже совсем высохли и нежную кожу стянуло от соли.
– Так скоро? – поднимаю голову и встревоженно окидываю взглядом свою работу. – Уже и пора?
– Ваш сын желает посетить Вас, – медленно уточняет фрейлина.
– Конечно, – я обрезаю нить вышивки тонким лезвием. – Я готова. Жаль, не успела до конца… Но этого достаточно.
В ответ девушка лишь неуверенно кивает и открывает дверь, впуская юного наследника в сопровождении свиты из трёх человек. Мой сын – чернильноокий Дормунд, весь в ангельских кудрях, с ещё круглым безбородым лицом, – важно проходит вдоль покоев и останавливается у прикроватного столика.
– Благословите меня, матушка, – мальчик не склоняет головы, смотрит серьёзно, исподлобья, но взгляд всё равно детский.
Трое сопровождающих мнутся у порога, не решаясь пройти в покои. Но мне до них никакого дела.
– Смотри, Дормунд, – я подбегаю к сыну, показываю вышивку, вкладываю в его руки. – Это твой брат, видишь?
Будущий король открывает рот от удивления и отступает на шаг, становится совсем ребёнком. Пару секунд он верит, рассматривая гладь ткани, но
