Как останемся без гроша – все сгинем! А ну-ка вон, уголь разгружать!
Играючись опустел возок. Выводил Левша кобыл из помещичьих ворот, за санями двери закрывал да так, посреди дороги и становился. Вот значит – раньше времени управился! Обыкновенно до самой ночи пороги обивал, пока за малую цену та же Марья Никитишна не соизволяла выкупить товар. Видно, бабка ладанку жгла не только ради душ упокоенья, но и молитву прилепётовала, чтобы маслицем устлался путь Левшов.
Верно, сегодня и за родительскую судьбу читала и кулек переданный крестила, чтоб благости подарочку своему прибавить. Как бы не выветрилась та благость, пока он, Левша, по городу без делу бродит… Впрочем, он-то только в скобяную лавку и заглянет, а в рукастости отродясь греха не таилось.
У скобяников душа Левшова радовалась: уж до чего горазды на выдумку были мужики в заводском-то городе! Всех размеров гвозди, болты, винты и гайки, шпильки и штыри, крюки и петли с ушками; накладки, прокладки и вкладки; стяжки и клинья, уголки и плашки, упоры, подпорки и подвесы; цепи, ремни, тросы, якорьки для их зацепленья и замки для их сцепленья. А помимо того: инструменты, чтобы вворачивать, выворачивать, вколачивать и отбивать, пилить, рубить, вырезать и врезать, тянуть, держать, укладывать, поднимать, высекать и ровнять. Были ещё флюгера, резные ручки и замки, печные дверцы с ангелками – не для крестьянского кармана и не для крестьянской нужды.
Подходил Левша к одному лотку – глаза разбегаются! Что задумывал купить – забывал. А там уж другой лоток, третий… Ушлый лавочник деревенского мужика так и норовит обобрать: увидел у того медяки – вот и норовит. Коробки тащит, банки в рожу суёт. Раскрывал Левша рот, кивал, глазами хлопал. Объяснить не может. Что надо? Всё разом! Указывал потом на гвозди, просил горсть болтиков да горсть гаечек насыпать, отсчитать шпилек, да приложить пару крюков. Уж главное – купить, а там и нужду найдёт.
Выходил Левша с карманами полными – лоточником мог заделаться, будь желание. Да только, кому ж покупать? Проезжал Левша вдоль пустой главной улицы – через весь город проезжал – и на болотистой окраине оказывался, когда оттрубил уже фабричный горн. Стало быть, пора к родителям.
Хозяйка всякий раз его пускала неохотно. «Знаем таких! Обкрадёшь, убьёшь!» – верещала на пороге. Только Левша уж больно смирным был, с лицом хоть и лукавым, чёрным, но не злым; да к тому же с порога пол бабкиного гостинца отдавал. «Ну, входи уж», – для порядку неохотно соглашалась старуха и вела его в подвал. Окликал Левша мать, отца – не отвечал никто; а в полутьме и лиц толком не разглядеть. Брал его потом под локоток Ванька-мастер, мужик деревенский, знакомый. Ушли они, родители твои, говорил, неведомо куда. Старуха-хозяйка, говорил, совсем взбеленилась – на что ей больные в доме? Боялась, значит, других жильцов потерять – вот и гнала отца взашеи. А мать что? – за ним подалась. Так и исчезли.
Благодарил тогда Левша Ваньку-мастера и отдавал ему остатки бабкиного гостинца, благодати которого не уберёг.
