было заняться или его ничего всерьез не интересовало. Как раз совсем наоборот – он был не просто прекрасно образован, он был исследователем явлений жизни во всем их многообразии. И Лика, конечно, знала, где он работает – в Академии наук. Там Лев Андреевич заведовал лабораторией.
Лика в детский сад не ходила. Бабушка говорила, что там сквозняки, а у нее слабое горло, и было решено, что до школы, еще пару лет, Лика останется дома. А поскольку жили они напротив университета, где преподавали и бабушка, и мама, кто-нибудь да всегда был дома с Ликой, а если и уходил «на пары», то это было всего на пару часов, в пять лет она могла бы и сама себя занять чем-нибудь на такое-то время.
А дома у Лики было интересно. Столько книг – хочешь с картинками, хочешь – без. Можно рассматривать альбомы с репродукциями больших цветных картин, «полотен», как поправляла Лику бабушка Мила. Можно рисовать, придумывать разные забавные истории и разыгрывать их с игрушками. А то и потихоньку снять со средней полки черный виниловый диск и ловко установить его на вращающемся поле радиолы «Ригонда». Если повезло тихонько опустить на диск пластмассовую лапу с иголкой звукоснимателя, то можно послушать балет-сказку «Спящая красавица», например. Да мало ли еще что можно придумать – было бы желание! Желание же познавать мир и то, как он устроен, у Лики было. Потому она особенно любила, когда дома с ней оставался дед Лева.
Во-первых, дед Лева был известным в их семье кулинаром. Он действительно много знал о разных продуктах и блюдах, которые из них человек может приготовить, иногда об этом говорил. Но чаще всего, когда ему выпадало соорудить для Лики и себя какую-нибудь еду, он варил кашу. Ай, какая же это была вкусная каша – пшенная, перловая или гречневая! У деда Левы каша никогда не пригорала, не бывала жидкой или слишком сухой, не казалась каким-нибудь «детским питанием», его каша была отдельным, вполне взрослым блюдом, которое подавалось в глубокой тарелке с глазком сливочного масла внутри аппетитной горки! И есть такое блюдо Лике следовало, по методу деда Левы, деревянной ложкой – он считал, что так аутентичнее, как он говорил, да и вкуснее, как думала сама Лика. К каше можно было чего-нибудь добавить, например бабушкину котлету или пару кружочков вареной колбасы, но лучше всего – и это Лика тоже считала лакомством – тушенку из металлической банки, которую нужно было открывать специальным «опасным» ножом с каким-то кривым лезвием и деревянной ручкой. Но, конечно, дед Лева консервы открывал обычным большим ножом для резки хлеба, с пары ударов всего.
Лев Андреевич прошел всю войну, вернулся старшим лейтенантом с медалями и орденами, но об этом черном и страшном периоде жизни страны, да и всего мира, конечно, он говорить не любил. И не любил, когда при нем кто-нибудь пускался во фронтовые воспоминания. Зато он кормил Лику фронтовой кашей и ходил с ней в парк, где был пневматический тир. Там Лика стреляла по банкам и смешным металлическим зверушкам, которые переворачивались или начинали вертеться на своих подставках, если ее выстрел оказывался метким.
А во-вторых, в хорошую погоду они с дедом Левой отправлялись гулять. Сначала долго обсуждали, куда пойдут, что там
