style="font-size:15px;"> Широкий срезень на полусаженном древке пробил сплетение веток, отбросил солнечный зайчик с заточенной грани наконечника и медленно пошёл к цели, с усилием разрывая воздух.
И тут же опять всё пришло в движение. Взвизгнув, стрела гадюкой метнулась к цели. Половчин ударил копьём и тут же повалился с коня, – из разорванной срезнем груди волной хлестала дымящаяся алая кровь.
Опоздал, двенадцать упырей!
По полю прокатился бешеный горловой вопль.
Богуш повернулся и бросился в лес. А сзади, рушась в лес с поля, рвали листву и ломали ветки стрелы – оба половецких десятка подскакали к опушке и швыряли стрелы в лес, как в воду, не жалея. Но сунуться в чащу за ним не рисковали. Богуш, отбежав на половину перестрела, скрылся за выворотнем и остановился.
Сердце бешено колотилось в горле, глаза едуче щипал липкий пот. Бег по лесу дался недёшево.
Он даже не опасался, что его заденут, – степняк не умеет стрелять в лесу. Ветка отклонит стрелу, стрела ударит в ствол дерева, глаз, привычный к степному простору, обманется.
Хоть чем-то, но он помог. Весяне получили время, пусть хоть несколько мгновений, пока половцы гоняются за ним.
Отрок сплюнул горькую и тягучую слюну, локтями и лопатками оттолкнулся от корней дерева, брезгливо глянул в сторону опушки и пошёл в глубину леса.
Он прошёл всего пять вёрст, когда его настигла очередная встреча. На сей раз он мало не налетел на половцев. Остановился, только заслышав многоголосый гул и ржание коней.
Вовремя.
Через лес проходила широкая просека, видно проложенная совсем недавно. Навстречь Богушу по просеке половцы гнали полон. Отрок смотрел широко раскрытыми глазами. Смотрел и запоминал.
Русичи и севера́ были навязаны за руки на аркан по десятку. Оборванные, запылённые и понурые, он медленно брели, глядя под ноги и всё равно спотыкаясь. Богуш откуда-то знал: сейчас для них важнее всего – не упасть. Упавшему перережут глотку и бросят. Это не жестокость, это обычный здравый смысл. Если пленник не может идти, это задержит всех. А бросить просто так – неразумно, всё равно, что подарить свою добычу другому. Да и остальные так-то, глядя на брошенного, начнут нарочно спотыкаться. А так, – и добыча не подарена, и остальные – в страхе.
Руси было не менее полутысячи. Вдоль опушек же, по краям полона гарцевали под сотню половцев.
Тут Богуш едва сдержался, чтобы опять не влезть.
Не встрял. Умнее стал. Жизнь научила. Вернее, смерть. Чужая и многократная.
Куда там одному супротив сотни. Не успеешь и двоих свалить, – стопчут и дальше поскачут – кумыс пить.
Выждав, пока половцы и полон не прошли мимо, варяжко двинулся дальше. Куда идёт, он не ведал и сам.
Авось да и найдёт своих.
4
Конь начал спотыкаться ближе к вечеру, и Богуш уже тревожно
