ждет!
– Так он же ушел, – раздался сзади робкий, тихий голос Танечки Малаховой, после ссоры следившей за любовником. Кто-то из девиц вытолкнул ее вперед.
– Что ты сказала? – Матильда обернулась с такой резвостью, словно услышала выстрел.
– Так ведь он… оделся… – На глазах перепуганной Танечки выступили слезы. – В пальто оделся… И ушел. Я видела, как он уходил. Нету его.
– Русиш швайне! – дико завизжала Матильда и вдруг изо всех сил хлестнула Танечку по щеке, да так, что на нежной коже сразу выступило красное пятно. – Молчать! Не сметь врать, грязная сволочь! Он не смог уходить перед своим выступлением! Никогда! – Дальше последовала сочная немецкая брань.
Охнув и схватившись за щеку, Танечка зарыдала и бросилась прочь. Ее подруга Варвара специально толкнула ее к стене, чтобы спрятать от разъяренной Матильды.
– Позвать Жана! – визжала та.
Появился Жан, уже предупрежденный о страшном скандале. В руке он нес инструменты, которые прихватил по дороге.
– Открывай! – скомандовала Жаба, на лице которой менялись все цвета радуги. – Открыть дверь!
Жан подковырнул замок стамеской, повозился с ним. Раздался хруст. Оттолкнув его, Матильда ворвалась в гримерную. Швейцар стал в дверях, стараясь не пустить девиц внутрь.
Кулешов сидел перед ярко освещенным зеркалом. На нем все еще был шелковый халат, расшитый золотистыми драконами, – он всегда надевал его перед выступлениями, гримируясь.
– Господин Кулешов… – Матильда остановилась за его спиной.
Жан первым все понял. Страшно переменившись в лице, он стремительно вошел, захлопнув дверь прямо перед носом девиц. Затем начал креститься.
Матильда уставилась на отражение в зеркале. А затем, попятившись, обеими руками зажала рот. Красавца артиста больше не было. Было ясно, что Кулешов умер. Но как он умер! В гримерном зеркале отражался мумифицированный труп. Лицо артиста почернело и съежилась, как печеное яблоко. Руки, вцепившиеся в столик, были похожи на птичьи когти. Выпученные глаза вывалились из орбит. Кроме того, от тела шел очень неприятный запах. Этот ужасающий запах гниения заполнил всю комнату и, казалось, даже просачивался сквозь стены.
Ни Матильда, ни Жан за всю свою долгую, богатую приключениями жизнь никогда не видели подобного зрелища. Было в этом что-то мистическое, зловещее – молодой, цветущий, красивый человек, который вдруг превратился в высохший труп…
Будь на месте Матильды женщина с более слабым характером, она тут же упала бы в обморок, и никто не посмел бы в том ее обвинить. Но Матильда только поджала губы, превратившиеся в сплошную белую полосу, и, повернувшись к Жану, процедила:
– Мы пропали.
Запахивая кричаще яркую ливрею дрожащими руками, Жан молчал…
А в зале гитарист выбивался уже из сил, но публика начинала ворчать. Вдруг послышался крик:
– Кулешова
