выработали совместно, а разработал ее и сделал сам доклад Мышецкий. Зильберштейн, наоборот, сделал доклад в Русском обществе о наших войсках во Франции.
Были у меня в это время случайные встречи с Маннергеймом, заходившим к Мейендорфу, с которым он был в свойстве по 1-ой жене. Маннергейм мне намекнул на мою брошюру и сказал: «А вы нас все не любите». Одно время дочери Маннергейма гостили у Мейендорфа. Затем появился у нас инженер Шуберский, много рассказывавший нам про Юг, где у Деникина был министром путей сообщения его брат.
Появился у нас инженер полковник Ярон, первый привезший сведения об образовавшейся в районе Пскова Северной армии. Узнали мы и здесь больше про неурядицы при ее командующих Вандаме и Нефе, про падение Пскова и про развал армии после этого. Тем не менее, все эти рассказы еще больше укрепляли нас в мысли о необходимости объединиться около одного центра, которым в ту минуту нам рисовался Юденич. В частности, за эту мысль особенно горячо стоял пароходовладелец Зеленов, один из первых высказавший готовность поставить и себя, и свои средства (в каком размере, правда, не знаю) в распоряжение этого генерала.
Около 20-го декабря началось обсуждение вопроса о создании в Дании особого благотворительного общества. Инициатором его явился Панафидин, собравший вокруг этой идеи самую разнообразную публику. После нескольких предварительных совещаний, в которых наметили и устав общества, и его состав (причем, наша группа настояла на недопущении в него банкиров Животовского и Шкафа, людей с деньгами, но и с неважной репутацией) Общество и было образовано. Первоначально Панафидин собрал на него значительную сумму, которая и дала возможность помочь ряду русских, заброшенных судьбой в Данию, преимущественно из интернированных ранее в Хорсереде. Фактически главную работу в обществе очень скоро стала нести С.Н. Потоцкая, продолжавшая и позднее стоять во главе его.
В конце декабря состоялось общее собрание Русского общества для перевыбора его Комитета. В этот раз произошла борьба за Калишевского, которого тщетно старалась провалить группа Гмелина, проводившая некоего генерала Любимова, бывшего корпусного инженера и строителя укреплений в Финляндии, работавшего одно время в канцелярии в Хорсереде. Уже давно Калишевский был недоволен слабостью и даже двуличностью Гмелина, а Любимова прямо подозревал в воровстве, с лета же 1918 г. у них отношения совершенно обострились, ибо Гмелин вписал и себе, и Любимову целый ряд сумм, на которые, по мнению Калишевского, они не имели права. У меня осталось в памяти только одно, а именно, что Гмелин выписал себе содержание по чину подполковника, а не ротмистра на том основании, что он был бы уже произведен в этот чин, если бы не было революции. На замечания Калишевского Гмелин пустил сплетню, что обвинения его Калишевским вызваны тем, что он ему отказал в выдаче ссуды из казенных денег в счет причитавшегося ему содержания…
Заканчивая на этом воспоминания о нашей жизни в Дании в 1918 г., перейду
