чье сердце не было отягощено пороками и не перевешивало перышка, священный амулет гарантировал благополучие в царстве мертвых и последующее возрождение к новой счастливой жизни.
Прерву на минуту рассказ о божественном оке. Емкий образ взвешивания пороков и добродетелей души перед престолом Всевышнего пережил тысячелетия и обнаруживается в декоре католических соборов Франции XII–XIII вв. н. э., хотя библейские тексты этой метафоры не содержат. В скульптурных сценах Страшного суда роль Анубиса исполняет архангел Михаил. «Он стоит в длинных, падающих прямыми складками одеждах…с весами в руках. Близ него душа в трепете ожидает своей участи – на одной части весов добрые дела. На другой – грехи. Рядом бес, исполняющий в этом суде роль обвинителя. Бес – ушлый судейский – демонстрирует чудеса диалектики. Он дерзает попытаться обмануть Бога. Убедившись, что благородный архангел, смотрящий вперед таким честным взглядом, не заподозрит его уловки, он толкает чашу весов. Это базарное мошенничество нисколько не трогает святого Михаила, он не обращает на него никакого внимания, однако весы в его умелой руке склоняются на нужную сторону. Сатана побежден, и архангел ласково гладит легкой рукой спасенную душу»[71]. Это описание романского портала одного из средневековых соборов принадлежит крупнейшему знатоку французского религиозного искусства Эмилю Малю. И подобная сцена взвешивания душ – не исключение. «В Шартре, например, на одной из чаш изображена маленькая коленопреклоненная фигурка со сложенными в молитве руками, символизирующая добрые дела, на другой – страшная личина и жабы, изображающие пороки… В Амьене в одной чаше изображен Агнец Божий, в другой – бесовская личина»[72].
Откуда средневековые мастера заимствовали метафору весов? Можно вслед за Малем вспомнить изречение святого Августина, что в день суда злые и добрые дела будут как бы взвешены на весах. Или аналогичное высказывание Иоанна Златоуста. Вполне вероятно, изображения сцены взвешивания душ вдохновлены именно этими словами знаменитых богословов, знакомых с верованиями и обрядами древних египтян. Подобные объяснения, однако, не вскрывают глубинные причины поразительной живучести этого изобразительного символа, сопровождающего человечество на протяжении всей его культурной истории. Око – мы еще убедимся – обладает не меньшим символическим статусом. В том числе в христианстве. Но вернемся к древнеегипетским истокам. Ладью, переправлявшую покойного египтянина в загробный мир – их скульптурные изображения находили в захоронениях 5-го тысячелетия до н. э., – также оберегало в пути священное око. Да, чуть не забыл: в долгой и ожесточенной борьбе Хор в конце концов побеждает дядю Сета и лишает его мужского начала. Обернувшись то ли гиппопотамом, то ли ослом, то ли черным кабаном, Сет продолжает где-то безвестно влачить жалкое существование. Другие варианты этой истории настаивают на уничтожении Сета: его сожгли, разрезали на куски или с живого содрали кожу
Там же. С. 510.
