съежился от холода и, позевывая, уставился в пустоту. Сказать, что я не выспался, вряд ли вообще что-то сказать. Все тело с непривычки от гамака ломило, а душу, как и прежде, обуревала всепоглощающая тоска. Мной постепенно овладевала апатия. Я страдал по Маргарет. Как она там, дома, без меня? Тоскует, наверное, и ревет у окна. Мне не хватало ее тепла. Я точно сырой камин в заброшенном доме, медленно умирал в ледяном полумраке и рассыпался от ненадобности.
Вдруг мои печали, словно ветром сдуло, когда морские просторы оглушил громкий рев капитана. Я вздрогнул и устремил взор на капитанский мостик. Говард облокотившись о поручень, еле держался на ногах. Он был пьян! Рядом невозмутимо стоял его помощник – квартирмейстер Бенджамин Хагли в своем белоснежном парике и с высоко задранным подбородком.
– Трюмные крысы – в трюм! – вскрикнул капитан. – Шилох! Где эта шлюпная крыса? Неужто душа покойного Флинта сыграла с моим… боцманом злую шутку, и он уже гниет в петле? Где эта протухшая камбала?! Шилох! Выходи, дубоголовый идиот!
Расталкивая сонных матросов, из толпы возник гигант. Он поистине был громадным! Казалось, Шилох загородил собой все солнце, отчего на палубе, вдруг стало темно и пасмурно. Я предположил, что Шилох умственно отсталый. Но я ошибался, хотя мышц в этом великане было гораздо больше, нежели мозгов.
Шилох ничего не ответил на столь унизительный выпад захмелевшего капитана, но в его взгляде, многие прочли желание немедленно раздавить черепную коробку Говарда своими мощными пальцами. И стоящему рядом с капитаном квартирмейстеру Хагли, заодно.
– Принимайся вязать канаты и заниматься тем, чем обязан заниматься боцман, – произнес Говард, небрежно бросив на Шилоха полный презрения опьяненный взгляд. Тот лишь заскрежетал зубами, но ничего не ответил. Грузно ступая, великан молча отправился восвояси. – Молодец. Остальные! – вскричал еще более громким голосом капитан, – драить палубу и чистить трюмы от плесени! Живо, планктоньи кишки!
Бенджамин помог Говарду спуститься с капитанского мостика, и они удалились в каюту. Для меня в тот момент все еще оставалось загадкой, чем боцман Шилох так насолил капитану. Нельзя так обращаться с людьми. Ох уж этот Говард, напросится он. Ох, напросится.
Мои сапоги все еще были сырыми после того, как я целый день провозился по колено в воде. За ночь они не успели высохнуть, поэтому в сапогах образовалась болотная ледяная слякоть, и туда мне и пришлось опустить свои ступни.
Сегодня все повторилось в точности, как и вчера. Под скрипучий голос Харпера и его совершенно неуместные шуточки в адрес третьего нашего соработника, я продолжал ковыряться в затхлом трюме, счищая отовсюду всевозможную гадость. Харпер совершенно не умел шутить. Даже оскорбить человека как следует, у него не получалось. Харпер сам выглядел посмешищем.
Так продолжалось изо дня в день. Честно признаться, находиться здесь, на нижней палубе, пусть даже в смердящей воде,
