по нашему мужскому званию, замуж выходить не положено. К тому же я сам в университете. Через год кончаю на юридическом, – весело ответил Александр.
Он выехал со двора через широко раскрытые ворота, стоя на педалях, согнув спину над рулём велосипеда и так же лихо повиливая на дороге из стороны в сторону, как и его коротко стриженный товарищ.
А через два месяца, когда началась большая война и по Муромскому тракту в сторону Спас-Клепиков день за днём пошли густыми разрозненными толпами, словно в крестном ходе, колонны мобилизованных на войну людей, на мой двор зашёл длинноволосый Александр. Но длинных волос у него уже не было, и на стриженую голову он натянул мятый мещанский картуз.
Барышня Геля тогда лежала на кушетке в своей светёлке и читала книжку, держа её одной рукой над лицом, и к ней вошла горничная Зинка с известием:
– Ой-я, к вам целовек пришедши, барышня.
– Кто пришёл? – встрепенулась Геля, поднялась с подушки, отложила книжку.
Она уже давно не читала, просто лежала, и у неё в голове строчки ушли далеко в сторону, а в сознании перед глазами – я видел – стояло лицо Александра. Был он – мне очень хорошо запомнился – голубоглаз, хорошо смотрел на неё и улыбался… Всё это я видел глазами Гели.
– Да кажется тот, который по весне на лисапете заезжал, водичку пил, – ответила Зинка, переступая ногами в старых Варвариных туфлях, подаренных ей хозяйкой, глядя вниз и любуясь этими синими туфельками с кожаными бантиками.
– И что он? – даже не удивившись ничуть, спрашивала Геля.
Я знал, что с того дня она постоянно ожидала, что юноша непременно появится вновь, и удивлялась тому, что он никак не появлялся. Перестала даже ходить с Зинкой по ягоды, ела спелую землянику и чернику, что притаскивала довольная Зинка, которой больше нравилось ходить в лес за ягодами, грибами, чем быть на побегушках в хозяйском доме.
– Хочет вас видеть, Ангелина Хлампьевна, во двор вызывает, побалакать-ти непременно.
Купец первой гильдии Харлампий Вавилович Архипочкин жил и держал дом в приближении к дворянскому, господскому обиходу, двух своих дочерей обучал в женской гимназии, и слугам, кучерам, приказчикам велел называть их с детского возраста по имени-отчеству.
– Ой, а как же я так, Зинашка? – заметалась Геля. – Не прибрана, не причёсана, в старом платье!
– Да чаво там, барышня Ангелина Хлампьевна, он сам как муромский побирушка, в старом кафтане, в сапогах стоптанных, – уверяла Зинка.
– И отчего же он так, Зинашка?
– От того, что, кажись, как новобранец бредёт от Гуся-Железного до Клепиков, на войнути его гонят – пешим порядком.
– Ах, как на войну? Она же только началась, а уже гонят? – воскликнула Геля. – Да ведь его же на войне убить могут, Зинушка?
– И убьют, чаво там, на войне-ти убивают, Ангелина Хлампьевна, – поддакнула Зинаха, рыжеголовая, безбровая, с конопушками на белом лице.
– Не
