закрывал за нами секретку и делился новостями.
– Ты вот что… – говорил он, картинно затягиваясь выпрошенной у офицеров сигаретой. – Будут учения…
– Когда? Скоро?
Я понимал, он обижен на меня за то, что я не болтал о своей военной технике. И убеждал, что моя боевая «тачка», – всего – лишь несколько ящиков с кнопками.
Однажды он подсчитал:
– За день каждый из нас съедает кубик масла. Двадцать пять грамм. А сколько за всю службу? За два года? Восемнадцать килограмм!
– Ну, это чисто арифметически, – заметил я. – «Молодой» ест меньше, «черпак» больше, а «дед» – не размажешь по пайке.
…Будто сейчас стою в столовой с засаленным цементным полом. «Сесть!» – рявкает команда. За столы протискиваются десять солдат (по пятеро с каждой стороны). На края столов, примыкающих к стене, пролезают «салаги» и «молодые». За ними – «черпаки» и, наконец, у прохода усаживаются важные «деды». Прапорщики сидят за отдельным столом и едят вилками.
Масло солдатам выдают большим куском, и «деды» начинают дележ, – режут на порции. Кусочки при этом получаются разными. И когда тарелка приближается к «салагам», на ней остаются лишь крохи. И чем дольше служит солдат, тем ближе он двигается от нищего края стола к купеческому…
– В среднем, однако, – Трапузин поднимает жирный палец – получается то же. Что не доел на первом годе, догоняешь на втором. Закон тайги!
– Все зависит от нас, – мрачнел я. – Все будем «дедами».
– В принципе, можно, – снисходительно вещал Трапузин. – Забыть недоеденное, недокуренное… Этакая революция…
Мы размечтались. Всего месяц отделял нас от срока «посвящения в деды». Неужели станем такими, как все? Будем избивать, унижать других? Нет, мы начнем новую жизнь! Служить по совести, помогать «молодым»… А за нами пойдут другие. И подсчитывая масло, съеденное дивизионом за два года, кто-нибудь скажет: «Мы съели три тонны. И всем досталось поровну. И радостей, и невзгод…»
…Жаль, – не получилась революция… И, хотя наш призыв не злобствовал, мы понимали – это временно. А Трапузин? Видно, посвящение в деды ослабило его волю. За полгода до окончания службы он подделал документы и был переведен в хоззвод.
О, то было скопище отморозков! Мерзавцы служить не хотели и всячески мешали другим. Метлов, Кулаков, Шмургалов! – помню вас до сих пор. И – по прежнему, ненавижу.
Попав на работу трудней, Трапузин разительно изменился. Из сытого хомяка секретки стал злобнейшим «дедом» дивизиона. И видно, те наши разговоры о совести вызывали в нем особую ярость. Я избегал с ним встречаться. А он все искал, преследовал меня, словно виновника его неудачи. И никто, кроме нас двоих, не знал, что стоит между двумя «дедами», – кусок масла или нечто большее.
Иногда, вспоминая армию, думаю о тех ребятах, кто достойно вынес испытание солдатской жизнью. Но были и другие.
