независимо от того, насколько ей заморачиваться. Беспалова успела перебрать многое – и бедность, и тупость, и безнадегу, и ни от чего, по-хорошему, не страдала.
Отец работал на железной дороге, балагурил, матерился и пил, и руки у него тряслись так, что не мог ложку донести до рта. Не от водки – а потому что в машинном отделении электровоза с таким грохотом и усилием проворачивались агрегаты двигателей, что эта дрожь приживалась в руках намертво. Мать, учитель, громкая и строгая с чужими детьми, становилась дома тихой и ласковой, с усталой улыбкой каждый вечер накрывала на стол и сжималась молчаливой тенью в уголке. Она, как и отец, хотела доченьке лучшей жизни. Больших денег, настоящего, а не подложного, семейного счастья.
Доченька все это получила. И… и что?
Идиоты ноют, что все плохо, но сами ничего не делают. Вдобавок идиоты ноют, что раньше было лучше. А не было раньше лучше. Ни сейчас, ни десять лет назад, ни сто. Ни тысячу.
Беспалова была профессиональным историком. Писала монографию по Древней Руси эпохи удельных княжеств. Даже разбирала оригинальные документы того времени – пару раз довелось держать в руках обрывки бересты. Той самой, легендарной, прикольной. Вслед за Древней Русью шло все остальное и преподавание понемножку, но это дело Беспалова не слишком любила. Зато, только начавшая свой путь, по-хорошему, едва-едва заработавшая имя внутри научной тусовки, она уже успела понять самое главное.
Нытье – вот настоящий двигатель прогресса. Пока есть недовольные, пока есть зажравшиеся, проштрафившиеся и огорошенные, этот мирок хоть как-то вертится. Когда все на свете будут счастливы, Земля остановится. Беспалова, осознав это, окончательно перестала беспокоиться о чем-либо. Перестала даже вспоминать, какой зеленой была трава в ее беспросветном, грязно-оборванном детстве, каким синим небо и каким вкусным мороженое за сколько-то там копеек.
Человек – лицемерная потворствующая самому себе сволочь с амнезией, и это просто чудо как удобно. Каждый, должно быть, понимает эту простую истину. Каждый знает за собой тысячу косяков, и как минимум девятьсот девяносто девять человек из тысячи этими косяками гордятся. Как же, глядите, какой я плохой, какое я чмо, ничтожество и далее по списку. Просто чтобы было на что жаловаться и из-за чего опустить руки.
У Беспаловой была подружка с соседней кафедры, этнограф. Занималась историческим контекстом пословиц. Пару раз они пересекались и смеялись вместе над тем, как все остальные упираются рогом в глухую стену. Мир не изменился. И не изменится, скорее всего, никогда. Раз от разу человечество, жалкое, рассыпающееся на кусочки, само будет толкать себя к краю пропасти, не понимая, что висит над этой пропастью на качелях. И с задорным чокнутым «Ух-х!» проносится над этой пропастью раза по два за десяток лет. И пока что со своих качелей не сорвалось и срываться не собирается. Во все века среди всех народов уже на уровне традиции ныть, что раньше было лучше.
