ватных ногах, ощущая предательскую дрожь во всём теле, Коста вышел в коридор и не заметил, как оказался в своей келье. Теперь она не казалась ему тёмной и сырой, здесь всё было родное. В смятении юноша упал перед распятием и стал неистово молиться. Впервые за долгое время он делал это с завидным усердием. Нахлынули воспоминания.
До этого дня Коста считал, что ему повезло. Он вырос в монастыре на краю Империи, в окружении благочестивых братьев под бдительным присмотром отца Симона. Коста не помнил жизни за его пределами и был уверен, что никогда не покидал этих мест. Смутные воспоминания раннего детства приходили к нему во снах, но с каждым годом всё реже. К двенадцати годам он бегло разговаривал на трёх языках, сказалась близость к границам, и читал, благо библиотека обители была обширной.
Первый раз он украл книгу в десять лет. Его поймал смотритель, когда он пытался вернуть фолиант на место, и наказание было неотвратимо. Нежный возраст не стал помехой для публичной порки розгами, но это не помогло. В последующие годы смотритель, а то и сам настоятель, не раз ловили Косту за чтением древних манускриптов. Трудно сказать, что считалось большей провинностью, бездумное расходование свечей или нарушение уклада, а возможно и то, что он посвящал ночи чтению не религиозной литературы, а преданий о великих событиях минувших эпох.
К пятнадцати годам Коста отрастил толстую кожу на спине и стал почти нечувствителен к боли. Это обстоятельство не укрылось от наставников и вместо наказания розгами его стали запирать в келье, обязав хранить обет молчания, и только положение послушника не позволяло им прибегать к более строгим мерам. Видя завидное упрямство и тягу к знаниям, граничащие с одержимостью, аббат сменил гнев на милость. Получение доступа к библиотеке стало для Косты первой настоящей победой, потому он с лёгкостью принял все сопутствующие условия.
Впервые взяв в руки древний пергамент, юноша мог только догадываться о смысле написанного, большинство слов оставались непонятными. С каждым днём он всё глубже погружался в события давно минувших дней. Перед мысленным взором разворачивались картины кровавых битв, завоеваний и громких побед. Неудачи и поражения, гибель государств и развал империй оставались в тени, об этом было не принято писать, и приходилось самому восстанавливать цепь событий, которые к этому привели.
Постепенно Коста привык к устаревшим оборотам и помимо всего прочего стал замечать, как меняется и совершенствуется сам язык. Да и в таком изучении истории обнаружились свои преимущества. Зная о том, что произошло позже, он искал истоки и первопричины громких событий, время от времени сотрясающих Ойкумену[9].
Обязательным условием стало изучение священных текстов с последующим пересказом их наставнику. Спустя какое-то время он мог дословно воспроизвести по памяти десяток страниц незнакомого текста, прочитанного единожды. Незаметно для себя, стал использовать мудрые изречения из книг в беседах с братьями. Они даже не пытались спорить, боясь впасть в ересь, и использовали самые доходчивые из способов дискуссии – пинки и подзатыльники.
