тебе Саманов?
– При чём здесь это? За кого-нибудь всё равно выдадут. Саманов ли, Карнаухов – какая разница, если мне вообще никто не нужен. Да я и не приглядывалась особо. Раз отец решил – что мне, из дому бежать? Люди живут, и я привыкну.
А через несколько дней во взгляде верной подруги Санька заметила плохо скрытую тревогу. На вопросы та не отвечала. Взгляд отводила, при этом – Санька чувствовала – потихоньку даже плакала. А когда нет-нет да затянут они за рукоделием предсвадебные страдания – так Липа и разрыдается.
– С кем я буду, с кем я стану
В лес по ягоды ходить?
Задушевная подруга
Хочет замуж выходить…
И рыдает не шуточными слезьми. Санька все дивилась, а потом не выдержала:
– Что ж ты так убиваешься? Я ж и подумать не знаю чего. То ли я так плоха, то ль жених. Растолкуй, о чем печаль такая?
Были они вдвоем в Санькиной комнате. Опять приданое перебирали да рушники обшивали. Липа снова залилась горючими слезами, уткнувшись в шитье. Санька молча ждала. Не скоро подружка затихла, потом заговорила, всё ещё всхлипывая и шмыгая носом:
– Слышала, как мои за чаем толковали. То да сё… Потом чего-то про Самановых. Папа им сани на ремонт свёз. Вот и вспомнил, что сделал хорошо, а цену заломил не по-божески. «Так он женится», – говорит ему мама. «На ком же?», – спрашивает отец. «На нашей Саньке», – говорит мама.
У Липы опять задрожал голос и слезы навернулись:
– Они тебя всегда так зовут – «наша Санька». И тут папа так осердился, вскочил и давай избу шагами перемерять. «Чеверёвы что, не знают, почему он до сих пор не женат?.. Что ж они Саньку в петлю толкают?»…
– Так и сказал?!!
– Слово в слово!
– Ну?!! Говори скорей.
– «Он же хворый. Падучая у него. Его-то отца можно понять. Кому ж не охота свое чадо к семье прислонить? Самого не будет – так хоть не один останется. А Чеверёвы-то что? Они-то куда смотрят?». Мы с мамой как услыхали – чуть сознанья не лишились. А мама мне строго-настрого наказала тебе ничего не говорить. Папа сказал – сам с твоим отцом поговорит… Мы и ждали. А потом папа пришел сильно расстроенный и молчаливый. Мы уж с мамой его и так и сяк пытали – молчит. Уж вот недавно сказал: говорил он с Василием Дмитриевичем. И тот сказал, что так надо.
Липа уже рыдала в голос. Санька сидела, опустив руки и уставившись в пол немигающими глазами. Она не испытывала страха или обиды. Она вообще мало понимала, почему Степан Афанасьевич так взъелся на отца. «Ну, падучая у Андрея Саманова. И что? Он один, что ль, такой? Вон в соседней улице у Базуевой Феклиды муж с перекошенным лицом, лошадь лягнула. Говорит плохо, один глаз видит плохо. Ничего. Живут. Вот уж лет семнадцать. В работе он шибко мастеровой. А дочка у них Параня – видная девица. Красивая. Правда, приданого мало. Женихов не густо. Так и то сватали уж раза три. Что так гневаться? Человека пожалеть надо», – рассуждала Санька.
– Сань!..
