он не желает даже думать о полном страстного желания горячем женском теле – от одной мысли о возможном сексе Адриан почувствовал острый приступ тошноты.
– Я не Сандра, я Анастази. Можно? – голос был удивительно звонким, словно сотня легкомысленных колокольчиков одновременно решили подарить миру самые нежнейшие из своих трелей.
Адриан резко поднялся, шагнул было к двери, но опьяненная добрым вином голова его неожиданно закружилась, в глазах потемнело. Адриан оперся рукой о стол, глубоко вдохнул и резко тряхнул головой – что это с ним? – и выпил-то немного…
– Это кого еще принесло?
Вот сейчас он убьет любого, кто подвернется ему под руку, или любую… Должен же хоть кто-то поплатиться за его пропащую жизнь…
– Так я войду? – вопрос прозвучал на удивление смело и даже, как с некоей растерянностью отметил Адриан, вызывающе задорно.
Кто смеет так бесцеремонно вести себя с ним?
Дверь резко распахнулась.
На пороге появилась женщина. Да, всего лишь женщина, но, едва взглянув на нее, Адриан поперхнулся, ноги его подкосились и он без сил опустился – обратно на старый колченогий стул.
– Не бойся, – женщина насмешливо оглядела его всего – от уже лысеющей макушки до грязных босых ног. – И это и есть моя судьба?
После этого странного, адресованного куда-то в вязкую темноту окна вопроса, она заливисто, очень весело рассмеялась – громко, смело и свободно. Ей явно было совершенно наплевать, кто услышит ее смех, наплевать кто и что после этого подумает о ней и к каким непоправимым последствиям может привести сия неосторожность.
Да, ей было наплевать. На все – и это было очевидно.
Адриано забыл, когда смеялся в последний раз вот так, беззаботно и искренне, может, когда ему было лет семь? Или еще раньше? Или страх не позволял ему делать это даже в детстве? За столь вызывающее поведение можно было получить от отца хорошую трепку – самым правильным и безопасным было вообще не попадаться родителю на глаза, то есть оставаться тихим и незаметным. А уж смеяться даже и пробовать не стоило…
…Адриан находился в какой-то странной прострации, он смотрел на стоящую перед ним удивительно смелую женщину и не мог ничего сказать. Просто не мог открыть рта – физически. Да и не хотелось ему ничего говорить…
Необъяснимо, но в тот момент, когда тихо, без единого звука открылась его старая, резко и очень противно скрипящая уже лет двадцать, дверь, в тот момент, когда насмешливый, вызывающе откровенный, наглый взгляд незнакомки пронзил его, словно лезвие кинжала – насквозь, до самых стыдных тайн, в тот момент, когда он против своей воли опустил глаза на ее почти ничем не прикрытую грудь, вот тогда он ощутил небывалое доселе спокойствие и… счастье. Да, счастье – острое, терпкое, душащее – до невозможности сладкое, почти непереносимое.
Видимо, слишком много выпил, пытаясь сохранять мрачное равнодушие, подумал Адриан. Ну и ладно, зато его отпустило. Наконец-то…
– Ты
