в перспективе приведет их в космос. А при нашей-то увлеченности прогрессом это чревато паранойей.
– Ты уж не преувеличивай, – говорит Элла, – речь всего-то лишь о шизофрении.
– Вы боитесь, что они дотянутся до Второй и Третьей лун? – поняла Эвви.
– Именно, – Обнорин и Элла салютуют ей бокалами.
– А сколько им до выхода в космос? – спросила Эвви.
– Слава богу, что жители, – Артем так и сказал нарочито «жители», – второго мира для них на другой стороне своей Луны. То есть «первые» и «вторые» пока что и не подозревают о существовании друг друга.
– И вы надеетесь, что за эти полвека сумеете довести людей Первой Луны до такого уровня просветленности и гуманизма, что они не перебьют и не поработят людей Второй? Эвви вообще-то не хотела говорить с сарказмом.
– Я уж точно не надеюсь. Уже по одним только геронтологическим своим обстоятельствам, – попытался отшутиться Обнорин.
– Роберт придумал как это сделать, – перебивает Элла.
Эвви не сразу поняла, что речь о Картере, чей могильный камень в первый ее день на Готере так поразил ее.
– Разработал план ускорения морального прогресса. И план потрясающий, – продолжает Элла, – но не простил себе последствий.
– Не смог простить, хоть и пытался, – Обнорин теперь был серьезен, – но прогресс же все-таки был! И больше стало на этой сраной Луне любви и добра.
– Как там наши? – Элла спрашивает, чтобы сменить тему.
«Наши» это Коннор и Гарри. Они сейчас на Второй Луне.
– А что им будет? – пожимает плечами Артем Обнорин. – Все по плану. – Не сообразил сразу, что после разговора о Картере «план» прозвучал двусмысленно.
– Неспокойно мне все-таки, – Элла сказала и усмехнулась про себя: «тему сменила, называется».
Юджин тоже с ними, только не на Луне (она взяла с Коннора слово, что он не пустит ребенка на Луну), а на орбитальной станции.
– Я понимаю тебя, – говорит Обнорин, – но поздно ли, рано мальчику все равно пришлось бы выйти в космос. – Добавил: – И Коннор тоже так считает.
– Меня не слишком интересует, что читает здесь Коннор Ладно, пойдемте-ка спать. Тем более, что мы сегодня, – Элла повертела в руках пустую бутылку из-под бренди, – явно превысили «рекомендуемую для здоровья норму».
Эвви гуляет в рощице, что начинается сразу же за посадочными площадками с восточной стороны дома. Деревья и мхи под ногами. И мхи, что поднялись по стволам деревьев, где-то на высоту роста Эвви – всё не похоже на тот парк, в котором она любила гулять в детстве. Она, Эвви, сюда пересажена искусственно, да? Назло стилистике пейзажа. (Сейчас ей казалось так.) Подобно какому-то компьютерному монстру, что взят и вставлен в «Русалочку» или в «Снежную королеву» по прихоти мультипликатора. Но «чужое», «другое» Готера было добрым. Она понимала. Жаль, что она не чувствует его красоты – лишь так, по поверхности, не более. В детстве она любила заглядывать
