что знает, о чем говорит. И спорить с ней не было никакой возможности, потому что вопреки всем его страхам и убеждениям, Она ответила ему тем же. Да, он бы уже точно утопился или пустил пулю в свою дурную голову, если бы не ее ответный жест. Если бы он не видел ясно и четко, как поднялась в ответ ее рука и точно скопировала его жест. И вот это было просто невероятно. Одно дело тешить себя иллюзиями и фантазиями насчет ее чувств, и совсем другое – получить подтверждение, это сбивало с толку. Вроде как увидеть в жизни текущие часы, как на картинах Дали, подумал Пророк, этого не может быть, но ты это видишь, это есть. Это ведь была не просто женщина, это Фатима! Уж он-то очень хорошо знал, что из себя представляет эта леди, и она всего несколько часов назад призналась ему в любви. Нет, откройте люк, подумал Пророк, я сейчас спрыгну и полечу, кресло подо мной уже дымится.
Видимо, заметив его нервозность, к нему подошла стюардесса, вежливо улыбнулась, спросила всё ли в порядке. Всё отлично, заверил ее Пророк, даже не заметив оценивающего взгляда и модельной внешности девушки, а будет еще лучше, если он выпьет водички без газа. Девушка кивнула и удалилась, оставив его наедине с бурлящими мыслями. Пить ему не хотелось, просто нужно было хоть что-то делать, чтобы кресло под ним действительно не задымилось, или он не взорвался, как какой-нибудь человек-граната. Соседей у него не было, так как некто Петр Василевский на полет не явился по причине того, что никогда не существовал, так что Пророк спокойно нырял в пучину собственных мыслей и переживаний, не отвлекаемый никем, кроме стюардесс. За время полета он уже успел выпить не одну бутылочку воды и прогуляться в туалет, а всё ради того, чтобы просто двигаться, отвлечься хоть на секунду. Но мысли не оставляли его, радостные и пугающие.
За всю свою жизнь он ни разу не признавался никому в любви и, не смотря на вчерашнюю выходку – уже вчерашнюю, так как время перевалило за полночь даже там, где отставало от московского – вслух он так и не произнес слова «люблю». Ему всегда было трудно говорить о том, что с ним происходило, он мог шутить и отмахиваться, говорить на любые темы, но никогда не открывал свое сердце, эта территория была закрыта для всех. Всегда легче написать письмо, прикинуться кем-то другим и говорить от его имени, создать новую личность или просто стать призраком, но так сложно сказать словами, говоря за себя. И то, что он сделал несколько часов назад, для него было подвигом, шоком, прорывом.
Это ее сила, думал он, машинально принимая очередную бутылочку воды от стюардессы и даже не глядя на нее, никто никогда не мог вытащить из меня личное, а она смогла. А стоило ли удивляться, таких, как она, больше не было, она была уникальна, как богиня. Опасная, умная как дьявол и такая же дьявольски красивая, и то, что в ней было немало хорошего, делало ее просто невообразимо, запредельно желанной. Как коктейль из самых несочетаемых ингредиентов, который вдруг получался волшебным на вкус, и от которого просто взрывались сердце, разум, душа.
В ней всегда было и всегда будет что-то демоническое, думал
