не виновен.
Надю Миллер организовал Григорис, но дал понять, что, конечно, блоха не плоха, только чудес от нее ждать не стоит. У самого грека защитники другие, но стоят они столько, что забудь. Так сказал Михель. Михель сделал упор на «не плоха». Миллер теперь защищала и его. «Отмазать не отмажет, а пол года скостит», – оценил он ее способности. Но Стоян ждал чуда. Впрочем, не долго.
Адвокатша произвела на Стояна не самое приятное впечатление. У Нади Миллер оказались бабьи формы, плоское круглое лицо, курносый нос, а волосы, хоть светлые, но жирные и прямые. На вид Стоян дал бы ей лет пятьдесят. Она сообщила, что еще не успела заглянуть в акты, и предложила коротко изложить суть дела. Стоян, путаясь в русских длинных фразах, объяснил, что дело проще некуда, потому что кульминации драки он не помнит. Надя Мюллер покачала большой головой и что-то занесла в тетрадь. Пальцы у нее были короткие, цепкие, а ногти – ровные, крепкие, как клыки у собаки.
– А почему драться вышел один? Где были твои друзья?
Стоян и сам об этом не раз думал. А где они были, Марек и Радек?
– Наверное, испугались.
– Значит, было чего? Те, другие, угрожали твоей жизни?
Стоян кивнул по-болгарски, что нет, так уж прямо жизни… А женщина поняла по-русски.
– Плохо. Скажут, что у тебя был мотив ножом бить.
– Какой мотив?
– Страх за свою жизнь.
Стоян хотел пояснить, но адвокатша строго ему сказала, что спорить пока не надо, а надо настроиться на долгую работу, чтобы вот так не попадать впросак перед следователем и прокурором.
– Проснуться завтра и забыть этот страшный сон не надейся. Вспоминай и думай. Думай! Как это случилось, как могло случиться, что тебя подставили? Кто, зачем? Соберись. И не говори тут много. Тут у тебя друзей нет. И от тебя я хочу знать только то, что должна знать.
– А акты?
– Я посмотрю акты.
Надя Миллер взглянула на часы, пробормотала что-то под нос сердито, вызвала надзирателя, а когда тот появился на пороге, подала Стояну холодно руку, но пожала крепко. И ушла.
Ее прихода Стоян почти час дожидался в прокуренном до кислоты отстойнике, где едва хватало сил дышать. Он не слушал, о чем говорят арестанты из других корпусов, также как он, ждущие своих защитников. Их речи слились в общий поток звуков, их лица, чем-то похожие, стали почти неразличимы. Если он на что и обратил внимание, то на цвет, в который были выкрашены стены. Он был светло-желтым и поддерживал надежду. Подперев подбородок кулаком, Стоян повторял про себя, как заклинание: «Вы не преступник, дадут условно». Так было до свидания с адвокатом.
Теперь, после разговора, все переменилось. Стены отстойника оказались серыми, они были испещрены надписями, среди которых имелись свастики с подписями по-русски и по-сербски, морды волков с турецкими словами, а остальное – арабской вязью.
