на край ее постели.
– Вы сегодня в первый раз засыпаете под моим кровом, Фомочка, – ласково проговорила она. – Я пришла пожелать вам спокойной ночи и перекрестить вас, моя детка! Спите с богом и не тревожьте себя больше никакими напрасными страхами, вы теперь со мной! – Дальханова низко нагнулась над нею. – Спите с богом, моя Фомочка!
Ирина чувствовала на своей щеке прикосновение ее нежной теплой руки, и почему-то ей стало вдруг так хорошо, как бывало только прежде, в раннем детстве, когда ее целовала и ласкала бабуся.
Молодая девушка с восторгом глядела в красивое бледное лицо, склонившееся над ней, и вдруг, не выдержав, откинула свое одеяло, присела на постели и, обвив обеими руками шею Глафиры Николаевны, начала покрывать ее лицо горячими поцелуями.
– Ах, как я благодарна вам, как я вас люблю! – шептала она, стыдливо пряча свое пылающее личико на груди Дальхановой. – Вы добрая, хорошая, вы чудная и такая красавица, красавица! Вас, должно быть, все-все обожают!
– Все? – с грустной улыбкой переспросила Глафира Николаевна и почему-то вздохнула. – Ах нет, моя детка, нет, не все, не все! – продолжала она тихо своим низким грудным голосом: – Вы еще молоды и не знаете, что только немногим дано великое счастье быть всеми любимой… всеми! – Глафира Николаевна хотела сказать «одним», но не сказала, и темные глаза ее задумчиво и печально устремились на девушку.
«У этой женщины также есть свое горе!» – подумала Ирина и еще крепче прижалась к ней.
VI
В пансионе Дальхановой, где воспитывались по преимуществу дети богатых родителей, избалованные и не привыкшие к раннему вставанию, классные занятия начинались только в десять часов утра.
Однако от волнения и боясь опоздать Ирина проснулась в понедельник очень рано и к девяти часам уже была совсем готова. Сердце молодой девушки очень сильно билось, когда ровно в половине десятого она подходила к учительской – небольшой комнате около рекреационного зала, куда до начала уроков обыкновенно собирались все преподаватели и классные дамы.
«Вы должны будете завтра представиться вашим коллегам, Фомочка!» – сказала ей накануне начальница, и вот теперь Ирина стояла с бьющимся сердцем в коридоре перед учительской и никак не решалась войти в нее.
За дверьми между тем громко раздавались голоса уже собравшихся там преподавателей. Ирина ясно различала добродушный басок Федотова – учителя географии, которого дети всегда особенно любили за его справедливость; а рядом с ним пискливый дробный смех Антипова – учителя арифметики по прозванию Щелкунчик, благодаря его малому росту и очень выдающейся нижней челюсти. По временам в общую беседу вмешивался батюшка – отец Василий, его степенная негромкая речь резко отличалась от остального говора, но ее быстро заглушали другие голоса, и оживленнее всех раздавался, как всегда, раскатистый смех Клеопатры Сергеевны – учительницы русского языка в младших классах.
Клеопатра Сергеевна
