что вам придется лишиться вашей головы, Доуров, – торжествующе усмехаюсь я.
– Посмотрим! – говорит он со зловещей улыбкой.
– Посмотрим! – в тон отвечаю я и, расхохотавшись ему прямо в лицо, с шумом захлопываю окошко.
Господь услышал мою молитву: Керим вне опасности!
Глава V. Тяжелые дни. – Хаджи-Магомет. – Я уезжаю
Сегодня уже четвертый день, как папа сердится на меня. В первые дни я, охваченная тревогой за Керима, не чувствовала на себе его гнева, но теперь…
Я подхожу к нему утром поздороваться… Он спрашивает меня о моем здоровье и целует в глаза по раз и навсегда установленной привычке, но в его обычно нежном взоре не светится свойственная ему ласка. Он не называет меня больше ни своей звездочкой, ни своей малюткой. И это он, папа, мой дорогой папа, по одному слову которого я охотно отдала бы всю мою жизнь! Мне хочется подойти к нему, спрятать лицо на его груди и поведать ему все: мои мечты, мои грезы, мою ненависть к французским глаголам и ко всему существующему строю моей жизни, но язык не повинуется мне. К чему говорить? Папа все равно не поймет меня. Никто не поймет… Я сама себя порой не понимаю. Я знаю только одно: судьба сделала роковую ошибку, создав меня женщиной. Если б я была мальчиком! Ах!..
Я страдаю. Ужасно страдаю. Целыми днями я слоняюсь по саду и по дому после обычных утренних занятий с Людой.
Люда…
Она точно не замечает, что со мной творится… Она по-прежнему все та же, необычайно спокойная, немного печальная, со своим ровным, как ниточка, пробором, с тихой грустью, казалось, навеки застывшей в ее прекрасных глазах. Но я знаю, что и Люда недовольна мной… И не только Люда, но и Маро, и Михако – словом, все, все… Маро при встрече со мной или когда подает мне умыться, укоризненно покачивает головой и лепечет что-то о том, как неосторожно и предосудительно водить дружбу с разбойниками… Это и смешно и трогательно в одно и то же время, но все это несказанно раздражает меня.
Я кажусь себе несчастнейшим существом в мире, и только потому, что родилась не в лезгинском ауле, а под кровлей аристократического европейского дома. Не правда ли, как все это смешно?..
На пятый день я наконец не выдерживаю этого неестественного напряжения.
– Люда, – говорю я после одного из скучнейших уроков, во время которого я узнала, что Франциск I, побежденный Карлом V, воскликнул: «Все потеряно, кроме чести!» Хорошая фраза! Должна признаться, что она пришлась мне по вкусу. – Люда! Попроси папу позволить мне немного покататься на Алмазе.
– Но разве ты сама не можешь этого сделать, Нина? – укоризненно покачивая головой, отзывается моя названная сестра и воспитательница.
– Ах, оставь, пожалуйста! – резко отвечаю я, в то время как сердце мое замирает от горечи и тоски.
Люда послушно идет с моим поручением и через две минуты возвращается:
– Папа позволил!
Папа позволил? Я не ожидала этого.
Вмиг забыты все мои несчастья. Я быстро
