указана как мой законный опекун и что мне придётся переехать на север Камбрии к ней и пойти там в новую школу. Она объяснила, что дом теперь принадлежит банку. Она объяснила, что будет дознание и что мне не обязательно на него являться. Она объяснила, что соцработник и врачи хотели, чтобы я пошёл к психологу, но я не обязан, если не хочу. Я всё понял, но не смог ответить. Как будто я не мог больше говорить, не мог больше чувствовать.
На похоронах ритуальные работники в чёрных костюмах опустили два сосновых гроба в землю на специальных верёвках. Жёсткие воротники сдавливали их шеи. Священник произнёс священнические слова – и всё. Мои родители покинули мир.
После кладбища, в баре отеля, люди разговаривали и ели криспы[3]. На маленькой лужайке, окружённой жуткими елями, яркий мёртвый дневной свет лежал, как толстый слизень.
Неделю спустя, тёплым сентябрьским днём, мы загрузили маленький красный Фиат. Бабушка собиралась вести его по магистрали на скорости семьдесят миль в час, мимо фур, грузовиков и мотоциклов.
Митеш пришёл помочь нам упаковать вещи и попрощаться.
– Йоу, братан, – сказал он, будто бы жил не в Сомерсете, а на самых опасных улицах Балтимора. – Чё-как?
Я попробовал сделать сложное рукопожатие, которому он меня научил. Как обычно, безуспешно.
– Я должен проехать двести миль в коробке смерти, чтобы жить со странной женщиной на севере, – сказал я. – А как твои дела?
– Твоя бабушка крутая. Помогает тебе, вот это вот всё.
– Она не крутая, Митеш. И вообще, как она собирается вести эту дурацкую штуку так далеко? – чтобы показать, что я имею в виду, я ткнул ногой колесо Фиата.
– Йоу! Бабушка Лукаса, чё-как? – Митеш улыбнулся подошедшей бабушке. Она несла заклеенную скотчем картонную коробку.
– Ты друг Лукаса, как я понимаю, – сказала Бабушка. – Ну, не стойте без дела, мальчики, у нас полно дел.
Мы начали выносить мои вещи. После каждого захода дом всё больше пустел, будто бы умирал. Его окна печально смотрели на бабушкин Фиат, который всё больше проседал под весом моих вещей. Он будто бы устал от путешествия, которое ещё не началось.
Вынеся последние вещи, я увидел, что бабушка прислонилась к машине и опустила голову.
– Ты в порядке? – спросил я с волнением.
– Всё нормально, – сказала она, нахмурившись и возвращаясь в дом.
Всё не было нормально. Она устала. Или была больна. Наверное, у неё было слабое сердце. Что, если посреди автомагистрали у неё случится обморок или сердечный приступ? Наша машина снова врезалась в насыпь как кулак, и мама снова повисла на ремнях, её волосы снова прилипли к щеке, а папина голова снова откинулась под неестественным углом.
– Я не поеду, – сказал я Митешу.
– Оу, – удивился он, – Почему?
– Она разобьётся.
Митеш набрал воздуха, будто собираясь что-то сказать, и закусил губу.
– Дай ей шанс, чувак, – мягко сказал он.
– Но
