дай мне закончить. Я сам не понимаю, что делаю. Наверное, все это неправильно. Но мне понравилось. Было здорово. Так что не терзайся.
– Постараюсь не принимать это близко к сердцу.
– Уоллас.
– Ладно-ладно. Ценю твою откровенность.
– Все, забудь.
– Нет, погоди, я попробую снова.
Но Миллер уже вышел из ванной и направился в кухню. Уоллас пошел за ним.
– Эй, ты куда? Вернись! Ну, прости, я больше не буду.
– Можно мне воды?
– Конечно, – отозвался Уоллас. Он вспомнил, как сам недавно пил, а после корчился над унитазом, и шея и щеки у него вспыхнули. Он налил Миллеру воды в тот же стакан, из которого пил сам. И стал смотреть, как тот пьет, как вздрагивает его горло, когда он глотает. Уолласу любопытно было, остался ли на стекле вкус его губ. Ощущает ли его Миллер.
– Хватит на меня пялиться, я смущаюсь, – буркнул Миллер, не отрываясь от стакана.
– Прости, – сказал Уоллас, демонстративно отвел глаза и стал смотреть на здание напротив. Мужчина в окне по-прежнему гладил возле раковины. Интересно, он видел, как они трахались на диване?
– Можно еще? – спросил Миллер. Уоллас взял у него стакан и стал наливать в него воду из графина. Миллер не сводил с него глаз, а сам он не сводил глаз с Миллера, наблюдал за тем, как он за ним наблюдает. Вода в стакане поднималась все выше, выше и едва не выплеснулась ему на пальцы. Но Уоллас успел. Остановился ровно в ту секунду, когда она достигла кромки, замерла в той точке, когда нечто, достигнув предела, непременно идет на спад, либо уступает, либо прорывается и выплескивается через край.
– Вот, – сказал Уоллас. – Наслаждайся.
– Спасибо, – ответил Миллер и принялся жадно пить, прикрыв глаза, словно испытывал неземное блаженство.
2
В других лабораториях, расположенных на третьем этаже биологического факультета, пусто, как после вознесения. Заглядывая в них, испытываешь то же чувство, что застав не подозревающего о твоем присутствии человека за переодеванием, – восторг и стыд вуайериста. В воздухе солоновато пахнет дрожжевым экстрактом. Рот Уолласа наполняется слюной. Он смотрит на уходящий вниз ярко освещенный атриум. Перила лестницы увивают высохшие виноградные лозы. Внизу блестит пол, отполированный множеством ног. Уоллас думает, что если сейчас спрыгнет вниз, то долго еще будет лететь сквозь пустоту. Жуткий способ свести счеты с жизнью. Он уже почти ощущает жар от удара о пол и влагу, вытекшую из его расколовшегося черепа. Но тут рядом с грохотом захлопываются двери лифта, и иллюзия невесомости рассеивается.
Сейчас суббота, десять утра.
Из расположенной в конце коридора лаборатории Эдит льется свет. У настольной центрифуги стоит Кэти. Здоровенный серый аппарат истошно воет, и вой этот, становясь все тоньше и тоньше, постепенно сливается с привычным лабораторным гулом – скрипом клеток, звяканьем мензурок, жужжанием термостатов
