я ограничилась двумя бокалами ламбруско, ведь и так была опьянена этой встречей), и ушла. Она воспользовалась этим маленьким перерывом, чтобы отделаться от меня, видимо, устав наконец от роли доброй старшей подруги. Дважды за день меня бросили женщины, одну из которых я любила, а во вторую по-настоящему влюбилась. Отличное семнадцатилетие!
На улице шел редкий противный дождь. Не дождь, а скорее теплая дождевая пыль. Я стояла под крыльцом и не знала, куда теперь деть себя, со вспоротой и оставленной душой и вывернутым наружу сердцем. Куда мне теперь идти, кого обнимать, кому расплакаться в плечо или рассмеяться в лицо? Я ничего о себе не понимала. Как можно прожить семнадцать лет и не завести ни одной подруги, которой можно было позвонить прямо сейчас, договориться о встрече и тут же приехать, поймав такси? Как можно за семнадцать лет повстречаться только с одним парнем? И то недолго, всего пару месяцев, за которые мы оба успели лишь подержаться за руки, а он – разве что побывать языком в моем рту и руками – под футболкой. Хотя в этом было что-то волнующее. Вернее, я понимала, что это должно волновать, но не волновало. Потому что и мальчик был не тот, и я не та, и все было совершенно не так, как должно. Не было ни дрожи, ни обжигающего влечения – всего того, чего ждешь в семнадцать лет и вряд ли уже когда-нибудь после. Точно никогда. Вот почему так жаль упустить это сейчас, не попробовать, не успеть на этот поезд. Ведь через десять лет так трогательно влюбиться будет уже несвоевременно, когда нужно будет все по-другому, все по-взрослому.
– Алекс, – вдруг окликнул меня самый прекрасный на свете голос.
Я обернулась – меня ослепили фары такси. Никто прежде меня так не называл, но мне сразу же понравилась эта интерпретация моего имени. Словно я из какого-то чумового фильма о подростках, в котором они слушают виниловые пластинки, пьют отцовский скотч и раскуривают один косяк на троих. Я прищурилась и увидела, как ее рука машет мне, порхая, с переднего пассажирского сиденья: «Садись скорее, я устала тебя ждать».
И мы поехали по мокрому бульварно-нарядному городу в другой бар, битком набитый людьми. В глубине его она разыскала свою знакомую компанию и обняла каждого из приятелей, ни на миг не отпуская моей руки, а затем усадила в дальний угол дивана, примостившись рядом. Музыка была такой громкой, что все перекрикивали друг друга или кричали на ухо. Она приблизилась к моему лицу:
– Сумасшедший дом, правда? Ничего, что я тебя сюда привезла? Или у тебя были другие планы?
– У меня не было других планов, – ответила я, а потом добавила: – Но у меня сегодня день рождения.
– Ох, – округлила она глаза, – что же ты молчала?
– А что бы изменилось, если бы ты узнала?
– Я подарила бы тебе подарок.
– Мы знакомы с тобой два часа. С чего тебе дарить мне подарки или вот, например, везти в этот бар к своим друзьям?
– С того, что ты мне нравишься, а люди дарят подарки тем, кто им нравится.
– Ты
