неведомых мне людей, слышу их голоса? Неужели и впрямь пора идти к доктору, в душевных болезнях виниться?»
Девушка перевела взгляд на окно – за тонкими шторами висела огромная луна. Ее переменчивый свет играл ветками сада, бродячими пятнами ложился на пол, гладил лица уснувших девушек.
«Не печалься, красавица, – подмигнув, ответила Лизе ночная владычица небес. – Сие суть предчувствия. Все пройдет, а то, чего не избежать, сделает мир вокруг тебя столь прекрасным, что ты до конца своих дней так и не поверишь полностью в свое счастье…»
Так, в размышлениях, Лиза и уснула. И снова ей снился летний сосновый лесок, снова ехала она по тропинке в самую его гущу. Но теперь, впервые за все время, ее ничего не пугало. Напротив, она была полна решимости бороться за свою жизнь и откуда-то знала, что, победив, не просто спасет себя, но и многим из тех, кто ее окружает, вернет радость и надежду.
Глава четвертая
Профессор оказался прав – уже на следующий день после описанных событий задул холодный ветер, море почернело и зашумело зимними штормами. Осенние накидки были вычищены и аккуратно развешаны до весны в гардеробной, а им на смену пришли милые полушубки с муфтами и капоры, отороченные беличьим мехом, точно так же, как в Смольном делалось. (Скажем по чести, чаще беличий мех мок под зимним дождем, чем искрился зимним снежком, но тут уж ничего нельзя было изменить. Высочайшие повеления не оспаривались.) Первые дни зимы были такими же мягкими, как последние дни осени, и девушки с удовольствием собирались на лекции по естествознанию, которые профессор по-прежнему проводил на улице. Пепиньерка мадемуазель Томская пряталась в классе, а вот мадам Рощина с удовольствием подставляла лицо лучам низкого зимнего солнца.
Наученные опытом, девушки старались вести себя осторожнее – не беседовали на посторонние темы, хотя бы в присутствии наставников, не гуляли долго в продуваемом ветрами саду, да и вообще изо всех сил пытались вести себя именно так, как предписывают правила поведения в институте.
Профессор, посмеиваясь в седеющие усы, как-то заметил Маше Бирон, которая только что закончила урок немецкого с его младшим сыном:
– Ваши подруги, мадемуазель, мне изрядно напоминают заводных кукол. Их прилежание и послушание, клянусь, даже слегка пугают. Уж такие они правильные, такие усердные, что хочется проснуться и увидеть настоящих выпускниц. Живых девушек, а не фарфоровых марионеток.
Маша едва слышно хихикнула. Да, подруги, как ей тоже казалось, несколько перегнули палку. Такое «лаковое» поведение настораживало – и в первую очередь именно тех, кого, по задумке Тамары, должно было успокоить. Лиза-то перестала видеть кошмары (или, по крайней мере, прекратила об этом рассказывать), но вот остальные теперь с удовольствием листали сонники, которым неоткуда было взяться в библиотеке института (но они неведомо откуда все появлялись и появлялись), опять пытались изловить Кровавую Институтку… Верные обожательницы отца Годунова, они изводили его вопросами о том, какими молитвами
