царский рескрипт как-то «позабыл», что последние Бироны были высланы в Южную Пальмиру, подальше от света. Возможно, из-за дурной славы, которую принес им пра-пра… в общем, далекий предок. Но, возможно, виной этому был скверный характер брата – жесткий, суровый и, как слышала Маша, весьма неугодный при дворе. Как бы то ни было, брат и сестра Бироны жили в Одессе уже десять лет. А теперь Маша осталась одна…
Сначала девушка удивилась подобному высочайшему разрешению, но очень быстро поняла, что Maman (именно она хлопотала об этом документе) оказалась права: надо о ком-то заботиться, чтобы сохранить присутствие духа. Тем более ей, Маше, оставшейся совершенно одной в этом мире.
– Дитя мое… – В тот родительский день мадам Рощина была дежурной классной наставницей, а Маша, раз уж ей некого было ждать, вызвалась дежурить в приемной, встречать родственников и провожать их к институткам. – Я думаю, вам следует выполнить рекомендацию Maman… Человеку нельзя быть одному, а тем более молоденькой девушке. Вам надо знать, что кто-то беспокоится о вас. Вам самой надобно о ком-то заботиться, беспокоиться. Вам необходимо куда-то тратить свои душевные силы. Ибо здесь, в стенах нашего института, жизнь расписана поминутно и тратить силы можно лишь на глупости или шалости. А взрослым девушкам шалить… mauvais goût[3]…
– Слушаюсь, – присела в книксене девушка. – Однако не будет ли сие неуважением к моим подругам? Ведь я их брошу, не смогу проводить с ними столько времени, сколько уделяла раньше.
Мадам Рощина рассмеялась (хотя правила института предписывали сдержанность, особенно в проявлении чувств).
– Ах, дитя… Ну разве будет дурно, разве обидятся на вас подруги, если вы будете покидать их на два-три часа? Ведь вы же сутками вместе – спите, едите, учитесь, гуляете, даже сплетничаете, ни на минуту не расставаясь. Считайте, что вы дадите девушкам возможность отдохнуть от вас, а себе – отдохнуть от них.
– Да, мадам… – Маша вновь присела в реверансе.
– Госпожа начальница поручила мне присмотреть для вас приличную семью, где нужна была бы гувернантка.
Маша вскинула на классную даму глаза. Вот сейчас ей предложат дом какого-нибудь разожравшегося купца, которому взбрело в голову учить детей иноземным языкам, вместо того чтобы давать им ежедневные уроки хорошего тона или просто воспитывать их благородными людьми, не наглыми или надменными. (Отчего-то купечество Маша считала сплошь надменным, наглым и разожравшимся. И отчего-то именно купеческих детей опасалась более всего.)
Мадам Рощина меж тем продолжала:
– Однако мне подумалось, что нет смысла что-то искать. У профессора Яворского двое детей, старшая дочь прошлым летом пришла к нам в начальный класс, а сыночку не так давно исполнилось семь. Жена профессора весьма тяжко хворает, и помощь в воспитании детей ему будет совершенно не лишней. Согласны ли вы, чтобы я предложила вас в гувернантки
Дурной тон, дурной вкус (
