сказал Смит, проницательно взглянув в честное мальчишеское лицо молодого человека. – Допустим, я скажу тебе, что кто-то еще делит с Беллингемом его комнаты.
Монкхаус Ли вскочил с кресла в порыве неконтролируемого восторга.
– Значит, ты знаешь? – выдохнул он.
– Женщина.
Ли со стоном упал обратно в кресло.
– Мой рот на замке, – произнес он. – Я не должен говорить.
– Ну, как бы там ни было, – сказал Смит, вставая, – маловероятно, чтобы я позволил себя запугать и заставить съехать из комнат, которые меня весьма устраивают. Было бы несколько малодушно с моей стороны начать паковать все свое добро из-за того, что ты говоришь, будто Беллингем может каким-то необъяснимым образом мне навредить. Думаю, я рискну и останусь жить там, где живу; вижу, уже почти пять. Прошу меня простить.
Коротко попрощавшись с молодым студентом, он двинулся домой, наслаждаясь чудесным весенним вечером, которому, впрочем, несколько странные нотки придавало чувство веселой досады, какую только мог ощущать сильный человек с не слишком-то развитым воображением, услышав, что над ним нависла скрытая неопределенная угроза.
Какой бы напряженной ни была его работа, Аберкромби Смит всегда позволял себе одну небольшую поблажку. Два раза в неделю, по вторникам и пятницам, его неизменной привычкой было наведываться в Ферлингфорд, имение доктора Пламптри Питерсона, расположенное в полутора милях от Оксфорда. Питерсон был близким другом старшего брата Смита, Френсиса, а еще – весьма зажиточным холостяком с хорошим винным погребом и еще лучшей библиотекой, так что его дом представлял собой весьма привлекательное место назначения для человека, которому нужно размять ноги. Так что дважды в неделю студент-медик непринужденным шагом шел по темным проселкам и проводил приятный час в уютном кабинете Питерсона, обсуждая за бокалом выдержанного портвейна университетские слухи или последние новости медицины либо хирургии.
В один из дней после беседы с Монкхаусом Ли Смит закрыл свои книги в четверть девятого. В это время он обычно отправлялся к своему другу. Он уже выходил из комнаты, когда его взгляд упал на книги, которые ему одолжил Беллингем, и студент-медик почувствовал укол совести из-за того, что не вернул их. Каким бы отталкивающим тот ни был, поступать подобным образом было бы невежливо. Взяв книгу, он спустился вниз и постучал в соседскую дверь. Ответа не было; однако, повернув ручку, Смит понял, что дверь не заперта. Радуясь возможности избежать беседы, он вошел внутрь и положил книгу на стол вместе со своей визитной карточкой.
Лампа едва светила, однако Смит все равно мог видеть комнату довольно хорошо. Она была такой же, как и раньше. Украшенные золотом статуэтки богов с головами животных, висевший под потолком крокодил, стол, заваленный бумагами и высушенными листьями. Саркофаг мумии стоял вертикально, прислоненный к стене, а вот самой мумии в нем не было. В комнате отсутствовали признаки иных обитателей, и, уходя, Смит почувствовал, что, вероятно, был несправедлив
